Ровно то же самое происходило, к примеру, в ЮАР. С одной стороны 10% прекрасно образованного и цивилизованного меньшинства из белых европейцев, ещё примерно столько же их приближённой обслуги из индийцев и мулатов, а внизу – 80% туземцев, многие из которых пребывали даже в каменном веке. Однако современным неграм в ЮАР, сбросившим в 1994 году власть «страшных угнетателей», пока ещё не приходит в голову говорить о том, что и они причастны к успехам белого меньшинства по строительству «маленькой Европы». Наоборот, негры в ЮАР сейчас всячески пытаются избавиться от «наследства» колонизаторов – разрушают их материальную цивилизацию (дома, водопроводы, сельхозимения), вводят собственные наречия вместо языка африкаанс, христианство заменяют на шаманизм, а также убивают и насилуют представителей белого меньшинства.


В СССР происходило то же самое: цивилизация белого мира сознательно разрушалась, её представители убивались или изгонялись из страны, в экстазе мщения ранее угнетаемое большинство из туземцев не может остановиться до сих пор.

Блогу Толкователя кажется странным, что некоторая часть образованных людей в России принялась разделять население страны на «русских» и «советских». Правильнее ведь было бы называть первых «европейцами», а вторых «русскими» (тем более что в паспортах Российской империи национальность не указывалась, а проставлялось только вероисповедание; т.е. понятия «национальность» в стране не было). Ну или в крайнем случае, толерантно «русские-1» и «русские-2».

Интересно, что негры в США находили очень много общего с русскими крестьянами, бывшими тоже фактически рабами:

«В последнее десятилетие все большее внимание исследователей привлекают элементы сходства мироощущения негров на американском континенте с психологией русского крестьянства после освобождения. Обнаруживаются параллели между идеями славянофилов о сохранении национального духа и поисками самоидентификации негритянской интеллигенцией. В университетах читаются лекции о значении русского и советского культурного контекста для понимания поисков афроамериканских писателей. Большое место занимают в программе таких курсов отчеты и мемуары тех, кто поехал в СССР в 20-е и 30-е годы, а также рассказы вернувшихся «домой, в Гарлем». Обложка книги Д. Е. Петерсона «Из оков. Литература о русской и афроамериканской душе», трактующей с позиций постколониальной литературной теории репрезентацию в русской и афроамериканской литературе раздвоенности человеческого сознания, украшена репродукцией репинских «Бурлаков на Волге».


Параллели (так же, как и различия) между российским крепостным правом и американским рабством отмечались в чёрной прессе США уже в 1820-х годах, и позднее многократно повторялись. «Эта система именовалась крепостным правом, но была худшей разновидностью рабства», – писал Роджерс. Два описания жизни Пушкина, того же автора (опубликованные в 1929 и 1947 годах) написаны языком, понятным жителям американского Юга: «Пушкин научился русскому языку от своей няни, белой «мэмми» [негритянки-кормилицы] и рабов, работавших на плантации его отца». «Тридцать миллионов его русских собратьев, белых, содержались в жестоком рабстве», и, зная об их тяжелой участи, Пушкин сочувствовал мятежникам, «посвятившим себя делу свержения самодержавия и освобождения рабов».

Согласно афро-американским авторам, особая связь поэта с Ариной Родионовной оказывается возможной именно благодаря черному цвету его кожи. Няню и ребенка объединяет ощущение обособленности. Другие черные авторы также пишут о том, что именно (негритянская) раса Пушкина сделала его выразителем души его (русского) народа. Так, Пушкин становится воплощением русского духа не вопреки тому, что он был негром, но благодаря этому обстоятельству. Томас Оксли утверждает, что именно «расовые черты» позволили Пушкину стать «первым писателем, выразившим душу [русского] народа. Он чувствовал биение его сердца».

То есть в представлениях негров США, негр Александр Сергеевич Пушкин и начал формирование русской нации среди рабов европейских колонизаторов.

В этом свете, кстати, и Революция 1917 года выглядит уже не столько социалистической, сколько национально-освободительным движением русских, против колониальной администрации европейцев и их прислужников-«мулатов» (интеллигенции и части разночинцев).

Но это всё ментальное описание русского угнетённого народа. А как физически жили эти рабы белых господ?

Исследование Владимира Безгина, доктора исторических наук, профессора кафедры истории и философии Тамбовского государственного технического университета, описывает санитарно-гигиенические условия крестьянского быта конца XIX – начала ХХ века. (Опубликовано в сборнике «Российский крестьянин в годы войн и мирные годы (XVIII – XX вв. Сб. труд. участ. науч. конф. (Тамбов, 10 июня 2010 г.) Тамбов: Изд-во ГОУ ВПО ТГТУ. 2010. С. 23 – 31. Исследование подготовлено при финансовой поддержке American Council of Learned Societies (ACLS), Short-term Grant 2009).


«Русские крестьяне были весьма непритязательными в домашнем обиходе. Постороннего человека, прежде всего, поражал аскетизм внутреннего убранства. Крестьянская изба конца XIX века мало чем отличалась от сельского жилища века предыдущего. Большую часть комнаты занимала печь, служащая, как для обогрева, так и для приготовления пищи. Большинство крестьянских изб топились «по-черному». В 1892 году в селе Кобельке Богоявленской волости Тамбовской губернии из 533 дворов 442 отапливались «по-черному» и 91 «по-белому». По мнению доктора медицины В.И. Никольского, обследовавшего медицинского и санитарное состояние жителей Тамбовского уезда, на каждого члена семьи, состоящей из семи человек, приходилось 21,4 аршина воздуха, что было недостаточно. В зимнее время воздух в избах переполнен миазмами и чрезвычайно сильно нагрет.

Санитарное состояние крестьянского жилища зависело, прежде всего, от характера полового покрытия. Если пол имел деревянное покрытие, то и в избе было значительно чище. В домах с земляными полами их застилали соломой. Солома служила универсальным покрытием для пола в крестьянской избе. На нее дети и больные члены семьи отправляли свои естественные надобности, и ее, по мере загрязнения, периодически меняли. О санитарных требованиях русские крестьяне имели смутное представление.

Полы, в большинстве своем земляные, служили источником грязи, пыли и сырости. Зимой в избах содержался молодняк – телята и ягнята, следовательно, о какой-либо опрятности не могло быть и речи.

О чистоте постелей в сельских избах можно говорить только относительно. Часто постелью служил «соломенник», т.е. мешок набитый ржаной или яровой соломой. Солома эта не менялась иногда по целому году, в нее набиралась масса пыли и грязи, заводились клопы. Почти не было постельного белья, лишь подушки иногда одевались в наволочки, да не всегда были подушки. Простыню заменяло рядно, домотканая подстилка, а одеяло не знало никаких пододеяльников.

Не было в сельском быту и надлежащей гигиены питания. Пищу в крестьянских семьях, как правило, употребляли из общей посуды, столовых приборов практически не знали, пили из кружек по очереди. Посуду крестьяне после приема пищи не мыли, а только ополаскивали ее в холодной воде и ставили на место. Настоящим образом посуда мылась не более одного – двух раз в год.


…А в ряде сел и уборных не было. Так в воронежских селах отхожих мест не устраивали, а «человеческие экскременты были рассеяны по полям, на дворах, задворках и пожирались свиньями, собаками, курами».

Этнографические источники конца XX века содержат сведения о наличии в крестьянских избах вредных насекомых: тараканов, клопов, блох. Можно сделать вывод о том, что они являлись неизменными спутниками сельского быта. Головная вошь – обычный спутник всего населения; особенно их много водится на детях. Бабы в свободное время «ищут друг у друга в голове». Мать, лаская своего ребенка, непременно, хотя слегка поищет в его волосах паразитов. В путевых заметках А.Н. Минха, находим следующее наблюдение автора о любимом занятии крестьянок одного из сел: «Баба деревянным гребнем, употребляемым для расчески льна, роется в голове другой, а частое щелканье доказывает изобилие насекомым в волосах наших русских женщин».

В летнюю пору крестьян одолевали блохи, даже Петров пост мужики называли блошиным постом. В это период в вологодских деревнях можно было наблюдать такую картину: «В избе сидели мужик и баба, совершенно голые, и занимались ловлей блох, нимало не стесняясь, – так принято и ничего здесь нет предосудительного».

Традиционным средством поддержания чистоты тела в русской деревне являлась баня. Но бань в русском селе было катастрофически мало. По сведениям А.И. Шингарева, в начале ХХ века бань в с. Моховатке имелось всего 2 на 36 семейств, а в соседнем Ново‑Животинном – одна на 10 семейств. Большинство воронежских крестьян, по подсчетам автора, мылись раз – два в месяц в избе в лотках или просто на соломе.

Отсутствие личной гигиены являлось причиной распространения большинства инфекционных заболеваний в русском селе. Исследователь дореволюционной поры Н. Бржеский на основе изучения быта крестьян черноземных губерний пришел к выводу о том, что «плохое качество воды и решительное равнодушие к содержанию себя в чистоте становится причиной распространения заразных заболеваний». Да и могло ли быть иначе, когда ели из одной миски, пили из одной кружки, утирались одним полотенцем, пользовались чужим бельем. Объясняя причину широкого распространения сифилиса в деревне, врач Г. Герценштейн указывал, что «болезнь распространяется не половым путем, а передается при повседневных общежительских отношениях здоровых и больных членов семьи, соседей и захожих людей. Общая миска, ложка, невинный поцелуй ребенка распространяли заразу все дальше и дальше…». Большинство исследователей, как прошлого, так и настоящего солидарны в том, что основной формой заражения и распространения сифилиса в русском селе являлась бытовая, вследствие несоблюдения населением элементарных правил гигиены.

Пищу грудных детей составляла молоко из рожка, с надетой гуттаперчевой соской, нередкой коровьей титькой, а также жовка, все это содержалось в крайней нечистоте. В страдную пору с грязным вонючим рожком ребенка оставляли на весь день под присмотром малолетних нянек. В воззвании д-ра В.П. Никитенко «О борьбе с детской смертностью в России» указывалась основная причина смерти младенцев, как в Центральной России, так и в Сибири: «Ни еврейки, ни татарки не заменяют собственного молока соской, это исключительно русский обычай и один из самых гибельных. По общему свидетельству, отказ от кормления младенца грудью – главная причина их вымирания». Отсутствие грудного молока в питании младенцев делало их уязвимыми для кишечных инфекций, особенно распространенных в летнюю пору. Большинство детей в возрасте до года умирали в русском селе по причине диареи».

Великий писатель Максим Горький в своём письме «О русском крестьянстве» так описывал их мысли по отношению к городу, то есть европейской цивилизации: «И в заключение, после длительной, жестокой критики городских «забавок», бородатый мужик сказал, вздыхая: – Если бы революцию мы сами делали, – давно бы на земле тихо стало и порядок был бы… Иногда отношение к горожанам выражается в такой простой, но радикальной форме: – Срезать надо с земли всех образованных, тогда нам, дуракам, легко жить будет, а то – замаяли вы нас!» «Теперь можно с уверенностью сказать, что, ценою гибели интеллигенции и рабочего класса, русское крестьянство ожило», – заключает Горький.


Наверняка с дальнейшим развитием русского, демократического национализма тема освободительного движения крестьян, его автохтонного начала против европейского колониализма получит дальнейшее развитие.