Но при всем том, что "перенос" и композиционный, и детальный на холст почти один в один, никто не назовет его механическим, поскольку исполнен в чуть примитивизирующей, скуповато-минималистской манере Назаренко, где живопись нарочито графична и оттого порой слегка гротескна. Иногда художник объединяет в одном холсте несколько снимков: центральный ведет главную партию как бы отстраненно, но оттого не менее пронзительно, остальные помогают соотнести с ним драматичную историю конкретной семьи в ретроспективе времен. Живая, полнокровная семья рвется на части, кто-то устремляется в Америку, кто-то - в Палестину, в Израиль... В холсты введены обрывки реальных писем типа: "Милая Дуня! Оставляя Россiю шлю Вам сердечный приветъ и наилучшiе пожеланiя..." или "Снят с парохода Осужден тройкой Получил 10 лет без права переписки Еду неизвестно куда Устраивай жизнь без расчета на меня Всех целую Николай".

Это не какая-то особенная история особенной семьи - в том-то и драматизм, что это узнаваемая история большинства семей. Именно узнаваемость заставляет сопереживать, почувствовать себя звеном бесконечной цепи - как животворящая спираль ДНК упорно несет огонек сознания сквозь ураганы перемен. И не просто так, полагаю, что работа над проектом, от первого мазка до последнего, длилась весьма символичные девять месяцев.

Надо отдать должное Назаренко: навсегда завороженная бездной пространства между быто- и летописанием, она умеет с самой, казалось бы, замшелой, затрапезной темой звучать не просто современно, но и ностальгически-щемяще. Так было, когда она писала свои картины и в 70-80-х - "Казнь народовольцев", "Партизаны пришли", "Восстание Черниговского полка", "Пугачев", и в других. А прошлой весной показала на выставке-ярмарке ХУДГРАФ сильную по накалу чувств и минимализму средств графическую серию "Евангельские истории", сделанную по свежим следам поездки в Израиль. "Фамильный альбом", если взглянуть шире, тоже евангельские сюжеты - о том, как любят и страдают, как предают и мучаются, как надеются на лучшее и как умирают, продолжая надеяться.

Я спросила у Берта, Татьяниного мужа, переживали ли его родные Нидерланды нечто похожее на наши семейные истории. Он задумался и с характерным акцентом сказал: "У нас же лет 500-600 в стране демократия. Но драматичные истории случались - во время немецкой оккупации, когда полмиллиона евреев, коммунистов и гомосексуалистов сидело в лагерях. А нас всего-то десять миллионов..."
Мы часто слышим: особенная история России, особый российский путь, особая русская ментальность. И этого недостаточно, чтобы стать самой сплоченной, самой дружной большой семьей? Тем паче что, как уверяют ученые, любому из нас каждый десятый человек на планете почти что родственник, независимо от его национальности, вероисповедания, известной ориентации и политических взглядов.
http://www.izvestia.ru/obshestvo/article3152685/

Гузель Агишева