Прокурор. В ходе расследования данного уголовного дела из него выделялись какие-либо иные уголовные дела?
Ботин. Да, было выделено два уголовных дела в отношении Аронсона, которое было приостановлено по розыску, а также в отношении неустановленных лиц по факту продажи поддельной картины художника Калмакова Васильеву.
- А в отношении Аронсона уголовное дело выделено по тем же обстоятельствам, что и в отношении Баснер?
- Да, по тем же обстоятельствам.
- В настоящее время уголовное дело в отношении Аронсона – что с ним? Расследуется оно или приостановлено?
- Оно периодически как бы… Оно было первоначально приостановлено, периодически возобновляется для производства дополнительных следственных действий, потом опять приостанавливается. В настоящее время оно приостановлено.
- По уголовному делу, которое было выделено в отношении Аронсона, вами были получены какие-либо сведения о детализации телефонных переговоров? <…> Что касается отношения Аронсона к преступлению, в котором обвиняется Баснер, что-то было установлено?
- Была получена детализация телефонных соеднений Баснер Е.В. за 2009 г., за апрель, в соответствии с которыми, значит, 15 апреля… 14 апреля Елена Вениаминовна созванивается с Сирро, разговаривает с ним, после чего созванивается с Солонович. Затем уже на следующий день также созванивается с Солонович. Ну, как мы помним, в компьютере Елены Вениаминовны была обнаружено соответственно картина, которая была сфотографирована 15.04. 2009. Соответственно такие вот у нас обстоятельства были установлены.
- А факты вот телефонных соединений чем-то подтверждаются у вас? Есть какие-то документы?
- Да, есть.
- Они получены в рамках расследования какого уголовного дела?
- <…> В отношении Аронсона.
- У вас при себе они имеются?
- Да.

Ботин передает прокурору какие-то бумаги., прокурор спрашивает, кому принадлежат номера, указанные в справке.
Ботин. Номера принадлежат Сирро…

Прокурор сразу просит суд приобщить справку о телефонных соединениях за апрель 2009 г. из уголовного дела Аронсона к уголовному делу Баснер.

Судья. А к Аронсону это имеет какое-то отношение? Там есть соединения Аронсона?
Ботин. Нет, к сожалению, там соединений Аронсона нет. Именно в апреле. Мы запрашивали…

Т.е. сходу выясняется, что к Аронсону выявленные звонки Баснер на номера Сирро и Солонович никакого отношения не имеют. О чем это тогда всё?

Судья. У меня просто такой вопрос, Павел Сергеевич. Сейчас мы обсудим это ходатайство, стороны посмотрят на эти документы. А почему этих документов, если вы считаете, что они имеют какое-то отношение к рассматриваемому судом уголовному делу, почему этих документов не было в уголовном деле? Почему?
- Потому что ранее запрашивались данные сведения в рамках расследования данного уголовного дела. Однако был получен ответ из «Мегафон» о том, что в соответствии с законом об информации и связи они представляют сведения только за период не более 3-х лет с момента получения запроса. Однако нам не сказали о том, что у них этих сведений нет. Тем не менее в рамках расследования уголовного дела мы повторно запросили все-таки… Мы запрашивали и за июль, и за июнь, и за май, и за апрель. Т.е. за период. Но, значит, из «Мегафона» нам ответили, что можно только предоставить за апрель без объяснения причин <неразборчиво>
Янина, адвокат подсудимой. А содержание разговоров вы установили?
Ботин. Нет.
Малькова. Только фиксация?
Ботин. Только фиксация.

Семенов, адвокат потерпевшего, просит уточнить, почему даты 14 и 15 имеют значение. Понятно, что тут для стороны обвинения скрыто самое главное: под видом доказательств по делу Аронсона начать процедуру исседования телефонных звонков Баснер в ГРМ - то место, которое Васильев в соответствии со своими бездоказательными фантазиями считает главным местом преступления. Ради этого Ботин в суд и вызван, эту линию и должен отрабатывать.

Ботин. 15 апреля 2009 г. была сфотографирована картина художника Григорьева «В ресторане». Оригинал данной картины был обнаружен в компьютере Баснер Елены Вениаминовны. Соответственно мы полагаем, таким образом, что…
Судья. Ваше мнение здесь никого не интересует. Здесь идет судебное следствие, выводы неуместны. Выводы могут делать стороны в прениях сторон.
Ботин. Понял.
Судья. Документы понятны.
Семенов. То есть еще раз: речь идет о вещи, находящейся в Русском музее?
Ботин. Да.
Семенов. Соответственно за день до фотографирования Елена Вениаминовна созванивалась с фотографом Государственного Русского музея…
Судья. Елена Вениаминовна, а что у Сирро такая должность в Государственном Русском музее? Фотограф?
Семенов. Ну, он осуществлял фотографирование картины.
Судья. Он не фотограф все-таки, как мы выяснили. Может быть, у вас другие данные. А вы выяснили другое, другая должность совершенно в Государственном Русском музее.

Затем по инициативе прокурора начали рассматривать уже давно рассмотренный вопрос о пересечении Аронсоном границы РФ. Были снова оглашены даты из справки ФМС, нам сообщили, что через Белоруссию Аронсон не въезжал... Семенов при этом старался говорить как можно тише – видимо, для того, чтобы диктофон его текст не уловил. Впрочем, улавливать там было нечего – глубоких мыслей у Семенова снова не оказалось. Затем Ботин указал на то, что Баснер использовала телефон, зарегистрированный на имя Кацнельсона Владимира Борисовича, своего супруга.
А после этого начался неприятный урок для стороны обвинения и свидетеля Ботина, старшего следователя 2-го следственного отдела управления по расследованию особо важных дел ГСУ по СПб СК РФ, по достоверности и достаточности предоставляемых доказательств (доказательства, как известно, должны быть допустимыми, достоверными, относимыми и в целом достаточными).

Судья. Т.е когда вы говорили о переговорах Елены Вениаминовны, вы имели в виду телефон ее супруга?
Ботин. Зарегистрированный на имя ее супруга.
Семенов. А запрашивали именно этот номер?
Ботин. Да.
Семенов. Почему?
Ботин. Потому что у нас установлено было в ходе следствия, что он находился в пользовании Елены Вениаминовны.
Малькова. На каком основании вы установили, что Елена Вениаминовна пользовалась телефоном своего супруга?
Ботин. Насколько… Если мне не изменяет память, на допросе…
Малькова. Ничего подобного!
Судья. Лариса Васильевна! То есть она была единственным пользователем этого телефона?
Ботин. Мы так не можем утверждать.
Судья. Вы так и говорите, Павел Сергеевич! Потому что вы делаете какие-то утверждения, они для нас в некотором роде открытие, потому что… Вот дело уголовное, которое вы расследовали, понимаете, да? И мы пользуемся материалами этого дела, а не какого-то другого дела. <…> Я задала следователю вопрос: есть ли какие-либо доказательства из другого дела – мы уж собираем тут из других дел! Из всех, какие ни попадя: из дела Сабирова, из дела Аронсона, почему-то мы этим занимаемся больше года уже, заметьте, Павел Сергеевич! А есть ли доказательства того, что этим телефоном пользовалась только Елена Вениаминовна?! Может быть, ее супруг тоже пользовался! А может быть, нет. Я этого не знаю! Данных в материалах дела об этом нет.

Эти телефонные звонки представили, судя по всему, особый интерес для стороны обвинения, которая из случайного совпадения дат по своему обыкновению сразу слепила версию о том, что Баснер руководила (!) процессом фотографирования в ГРМ, словно Сергея Сирро, заведующего отделом технологических исследований, надо учить, как фотографировать картины. Естественно, что это была чистая случайность, и подлинную причину, по которой Баснер звонила своим коллегам в ГРМ, я назову ниже. Пока же хочу отметить пять обстоятельств.
Во-первых, телефоном, номер которого был запрошен в компании «Мегафон» на предмет детализации, могла пользоваться не только Елена Баснер, но, скажем, и ее супруг.
Во-вторых, у следствия нет сведений о содержании разговоров Баснер с сотрудниками ГРМ С.Сирро и Ю.Солонович.
В-третьих, у следствия нет достоверных сведений о том, что Баснер вообще пользовалась телефоном своего супруга.
В-четвертых, связь звонков с телефона, зарегистрированного на супруга Баснер, с фотографированием темперы Б.Григорьева – это исключительно плод фантазии следователя Ботина. Ни одного достоверного аргумента в пользу этой фантазии нет.
Наконец, в-пятых, трехлетний срок, в течение которого оператор мобильной связи обязан хранить базу данных, прописан не в законах «О связи» и «Об информации» (второго нет вообще), а в «Правилах взаимодействия операторов связи с уполномоченными государственными органами, осуществляющими оперативно-разыскную деятельность», которые были утверждены постановлением правительства РФ от 27.08.2005 № 538 «Об утверждении Правил взаимодействия операторов связи с уполномоченными государственными органами, осуществляющими оперативно-разыскную деятельность», пункты. 3 и 12:
«12. Оператор связи обязан своевременно обновлять информацию, содержащуюся в базах данных об абонентах оператора связи и оказанных им услугах связи (далее – базы данных).
Указанная информация должна храниться оператором связи в течение 3 лет и предоставляться органам федеральной службы безопасности, а в случае, указанном в пункте 3 настоящих Правил, органам внутренних дел путем осуществления круглосуточного удаленного доступа к базам данных.
13. Информационные системы, содержащие базы данных, а также технические средства подключаются оператором связи к пункту управления органа федеральной службы безопасности через точки подключения. Указанные точки подключения в субъекте Российской Федерации определяются органом федеральной службы безопасности».
Из этого документа следует, что: а) запрашивать «Мегафон» не требовалось, поскольку у ФСБ есть круглосуточный удаленный доступ к базе данных «Мегафона» - ГСУ по СПб надо было только обратиться в ФСБ; б) поскольку звонки были в 2009 г., а информация получена в 2015 году, т.е. через 6 лет, что в 2 раза превышает срок хранения в 3 года, полученная информация не является достоверной ввиду того, что оборудование оператора связи не приспособлено для такого длительного хранения. Что за информация получена – никто гарантировать не может. Она случайна. Случайно нашелся апрель, но так же случайны и эти данные за апрель. Может быть, они достоверны, а может быть нет. На самом деле надо проводить экспертизу оборудования, которое не предназначено для хранения баз данных в течение шести лет.
Впрочем, сведения об этих звонках недостоверны и по другим причинам, которые приведены. Поэтому вся эта история с телефонными звонками – просто мыльный пузырь и анекдот.
Затем судья зачитала ответ УФМС по СПб и ЛО о датах пересечения границы РФ Аронсоном и спросила, почему запросили только УФМС по СПб и ЛО? Он мог въехать и в других субъектах РФ. Ботин объяснил, что любой территориальный орган УФМС дает сведения по пропускным пунктам по всей стране.
Судья. А я откуда должна об этом знать?
Ботин. Не знаю.
Судья. Я тоже не знаю.

После этого вдруг оживился Семенов. Судья сняла два его вопроса, но Семенов попытался задать третий:

Семенов. У нас нет показаний Фельдмана, на которого указывает Сабиров. Допрашивался ли этот человек, установлен ли он следствием?
Судья. Нет, я не поняла, что это за вопрос. Если есть доказательства, прошу их представлять. Еще раз напоминаю, что таким образом сбор доказательств недопустим. Следователь может быть допрошен по обстоятельствам, связанным с осуществлением производства по данному делу, об обстоятельствах, связанных с производством тех или иных следственных действий. И это всё.
Семенов. (тихо, чтобы диктофон не записал).
Судья. Я его сняла, недопустимый вопрос. <…>
Прокурор (задает вопрос Семенова, снятый судьей). Вами допрашивался Фельдман Олег Леонидович в качестве свидетеля?
Ботин. Да, допрашивался в качестве свидетеля в рамках расследования уголовного дела <Аронсона>.
Прокурор. А вы допрашивали его до выделения уголовного дела или после?
Ботин. Не могу сказать, дело в том, что у меня копия с собой допроса. Я могу сейчас посмотреть и уже сказать. Чтобы не быть голословным.
Прокурор. Учитывая, что отсутствует данное лицо в числе свидетелей обвинения по настоящему уголовному делу, вы можете пояснить: Фельдман, когда его допрашивали, он вообще имел какое-либо отношение к совершению преступления, в котором обвиняется Баснер?
Судья. Снимаю этот вопрос. Недопустимо таким образом собирать доказательства. Пожалуйста: Фельдман, допрос – и допрашивайте его. Но не со слов, естественно, следователя.
Семенов. Павел Сергеевич, возможен ли допрос Фельдмана в настоящее время?
Малькова, адвокат подсудимой. Господи, да что за кощунство…
Судья. Лариса Васильевна!..
Ботин. Если вы установите его местонахождение… если он, действительно, в настоящее время жив, то да.
Судья. Дальше! (общее молчание). Вы свободны, Павел Сергеевич (тот не двигается с места, не веря, что судья его буквально выгоняет). Вы свободны, Павел Сергеевич.

Павел Сергеевич, наконец, удаляется. Становится очевидно, что сторона обвинения проиграла, со звонками Сирро и Солонович ничего не получилось, достоверностью и даже относимостью эти «доказательства» не обладают, судью эта галиматья не только не убедила, а просто разозлила.
Затем обсуждаются заявленные ходатайства о приобщении к уголовному делу справки из Белоруссии и из «Мегафона» о детализации звонков. В итоге ходатайства приобщаются.

Главный герой второго анекдота – Кутуев, оперативный сотрудник 3 отдела ОРЧ № 2 (уголовный розыск) ГУ МВД России по г. СПБ и ЛО. Если допрос Ботина был задуман как подводка к телефонным звонкам в апреле 2009 г., то допрос Кутуева задумывался как подводка к умершему в конце марта Олегу Фельдману, к ходатайству о его вызове на допрос.
Как обычно, все началось с вопроса прокурора: «Вы занимались этим делом?». Кутуев начал рассказывать, что этим делом занимался с 18 июня 2011 г., когда в ГУ МВД пришел Васильев. И далее все подряд… Прокурор спросил у Кутуева, что Баснер сказала по поводу картины, которая была продана Васильеву? Кутуев ответил, что Баснер была уверена в том, что картина, которую она смотрела, подлинная, а о той, что находится у Васильева, ей неизвестно, поскольку прошло два года. Потом рассказал, как они ездили в Москву в центр им. Грабаря…
Судья слушала все это минут пять, а потом спросила: вы нам для чего все это рассказываете? Это есть в материалах дела.

Судья. А вы Фельдмана в рамках розыска установили?
Кутуев. Да, установили. Задержали, он уезжал в Москву, мы установили, что он берет билеты в Москву, его задержали на Московском вокзале, доставили в Следственный комитет ГУ МВД, допросили. Пока мы его везли, он нам сказал сначала, что ничего не помнит, а потом сказал, что он когда-то что-то получал из ГРМ.

Тут сторона обвинения сразу оживилась, стали уточнять, что он получил. Оказалось, что получил какой-то предмет. Бывший следователь Семенов спросил у Кутуева: а вы проверили эти обстоятельства? - Да, мы проверил, ответил Кутуев. - Мы привезли его на площадь Искусств, и он нам показал Русский музей.
Янина. То есть он знал, где Русский музей?
Кутуев. Нет, он знает не только, где Русский музей, но он знал и вход – не куда входят все посетители, а вход административный, куда заносят картины для экспертизы. Фельдман рассказал: вышла какая-то женщина, и вынесла ему какой-то предмет, похожий на картину.
Судья: Вы женщину установили, о которой Фельдман говорил?
Кутуев: Нет, но мы думаем…
Судья: Не надо о том, что вы думаете, вы установили или не установили?
Кутуев. Нет, мы не установили.
Янина. А что такое предмет, похожий на картину? Я знаю предмет, похожий на пистолет. Когда еще не установлено, что он огнестрельный…
Семенов. Мы возражаем против этого вопроса.

Но Кутуев успел ответить: это был какой-то предмет в упаковке размером 40 х 50 см. Стало понятно, что показания свидетеля Кутуева не имеют никакого доказательственного значения. Сам же диалог напомнил фильмы Леонида Гайдая, для которых такие тексты за большие деньги сочиняли мастера юмора: «Наверно, мне бы надо… - Не надо. Он согласился? – Согласился. Теперь вот такое предложение. А что, если… - Не стоит. - Ясно. Тогда, может быть, нужно… - Не нужно. - Понятно… Разрешите хотя бы…- Вот это попробуйте! Вам поручена эта операция, так что действуйте».
Судья снова спросила Кутуева: а к чему вы нам это все рассказываете? – Я, - ответил Кутуев, - рассказываю потому, что это не укладывалось в версию того, что говорил Сабиров и Аронсон. – А какой предмет Фельдману вынесли из музея? Был ли этот предмет установлен?
Кутуев. Мы установили, что Фельдман на свою фамилию ничего не сдавал, чтобы получать.

Известно, что не все сдают на свою фамилию, Васильев, например, посылал свою жену по фамилии Хмелева сдавать в ГРМ картину Калмакова, так что из того, что Фельдман не сдавал на свою фамилию, не следует вообще ничего. Но в итоге оперативно-розыскными мероприятиями и следствием не было установлено, ни какой предмет кто-то вынес Фельдману из ГРМ, ни кто была та женщина, ни когда все это происходило. Короче, кто-то кое-где у нас порой… К тому же и по размерам (40 х 50 см) предмет не напоминает картину Б.Григорьева, которая имела размеры 62,2 х 79,7 см. Разве что копию складывали пополам, Но следов сгиба на копии обнаружено не было.

Снова напомню, что сказал мне Васильев в интервью, которое было опубликовано в декабре 2014 г. (в сокращении: Город 812. 2014. № 44. 22 декабря; полный вариант беседы: http://www.online812.ru/2014/12/26/017/):

<…> Господин N., который возил картину во Всероссийский художественный научно-реставрационный центр им. академика И.Э.Грабаря, в итоге очень серьезно подставил Елену Вениаминовну. Этот господин N. даже задерживался на 7 дней, провел их в узилище. Сначала он тоже говорил про Аронсона. И все складывалось во вполне гармоничную картину. N. забрал картину у Аронсона, по просьбе Аронсона сдал ее в центр им. Грабаря на экспертизу, потом получил обратно, отдал Аронсону, а Аронсон отвез картину Баснер, не сказав, что картина была в центре им. Грабаря. Железобетонное доказательство отсутствия умысла в действиях Баснер. Но Баснер подставили эти жулики.
Дело в том, что N. изменил свои показания. Он сказал, что не Аронсон давал ему эту картину. А другой человек, М. Который тоже был пойман и допрошен. И показал, где он взял эту картину.
- Где?
- В центре города. Адрес известен. Вот вся конструкция баснеровская с Аронсоном в центре и рассыпалась.

Тут много недомолвок. Но, вероятно, господин N. – это Сабиров, а M. – Фельдман. Из того, что сообщил мне тогда Васильев, вроде бы получалось, что Фельдман якобы взял подделку в некоем «здании в центре города», под которым, очевидно, понимался Русский музей, а Сабиров якобы сообщил (где? когда? кому?), что Фельдман получил подделку не от Аронсона, а прямо из музея. Аронсона не было вообще, а Сабирову картину дал (а не передал от Аронсона) Фельдман.
Однако Сабиров не менял своих показаний и не утверждал, что владельцем картины был не Аронсон, а кто-то иной, например, Фельдман. Фельдман же не дал, а всего лишь передал картину от Аронсона Сабирову. А то, что Фельдман когда-то получил от неустановленной женщины в виде «предмета, похожего на картину» размером 40 х 50 см, не имело никакого отношения к подделке темперы Б.Григорьева.
Т.е. Васильев соединил два совершенно различных события (одно из которых вообще никак не проверено) в одно, в результате чего получилось фиктивное событие: какая-то женщина вынесла из ГРМ подделку картины Григорьева, отдала ее Фельдману, а Фельдман передал Сабирову. Это уже полный бред, злонамеренная фантазия, призванная опорочит Баснер, причем именно благодаря инициативе стороны обвинения удалось разобраться в генезисе этого бреда. Сама же сторона обвинения бред и разоблачила.
На допросе 11 февраля 2015 г. Васильев сказал: «Коллекционирование, как я уже говорил, это занятие либо порядочных людей, либо уголовников». Вопрос: можно ли назвать порядочным человеком коллекционера, который фантазирует подобным образом, соединяя «быка и индюка».
А юная Юлиана Михайлова из «Агентства бизнес-новостей», которая возле зала судебного заседания едва не целовалась с потерпевшим Васильевым, в своем втором за 20 апреля 2016 г. материале отрапортовала в 13 час. 31 мин.: «По словам Кутуева, Фельдман забирал картину в Русском музее через служебный вход. А позже он отвез полотно в Москву и передал Сабирову. Протокол этого допроса есть в выделенном уголовном деле, и сторона обвинения попросила его приобщить к рассматриваемому уголовному делу. Сторона обвинения считает, что подделка была сделана в ГРМ или каким-либо образом попала в музей» ([Михайлова Ю.] Дело Баснер: Подделку картины могли получить в Русском музее — Адвокат потерпевшего. Сторона защиты с этим не согласна - http://abnews.ru/2016/04/20/delo-bas...poterpevshego/).

Однако Кутуев не говорил, что Фельдман забрал в ГРМ подделку именно темперы Григорьева. Это ложь. Но понятно, что резвушка пишет со слов потерпевшего, умышленно смешавшего «предмет, похожий на картину» размером 40 х 50 см, о котором ни Ботину, ни Кутуеву не известно вообще ничего, и подделку темперы Григорьева. Получился винегрет, который приготовлен по рецепту Васильева: якобы подделку сфабриковали в ГРМ (на допросе 11 февраля 2015 г. Васильев, согласно протоколу так и сказал, имея в виду ГРМ: «ненормально, когда ведущий музей искусства превращается в базу для изготовления высокопрофессиональных подделок») или зачем-то туда внесли (!), а Фельдман ее оттуда получил, после чего, не приходя в сознание, ОПГ зачем-то транспортировала подделку с помощью Сабирова в центр им. Грабаря. Видимо, чтобы там поскорее подтвердили, что это подделка. А потом Сабиров сказал Курниковой, что это подделка и что он носил ее в центр им. Грабаря.
Такое ощущение, что эти сюжеты в свободное от процедур время разрабатывала бригада пациентов Городской психиатрической больницы № 3 имени И.И.Скворцова-Степанова (Фермское шоссе, 36).
Но вернемся из декабря 2014 г. в апрель 2016 г.

Семенов. А что сказал Фельдман на допросе в Следственном комитете?
Судья. Я снимаю этот вопрос, потому что его надо было задавать следователю. Нам здесь будут пересказывать, что Фельдман сказал следователю? К тому же следователь не внес это в протокол допроса.

Затем судья снимала все вопросы стороны обвинения Кутуеву. Особо замечательный вопрос (естественно, тоже снятый) задал ему Семенов: «Баснер по вашим оперативным разработкам проходила? Устанавливались ли ее криминальные связи? Связи с криминальным миром?»
Наконец Кутуева отпустили. Прокурор заявил ходатайство, попросив вызвать из Москвы Фельдмана. Янина, адвокат Баснер, возразила, судья отказала. После этого сторона обвинения попросила вызвать Сирро и Солонович.
Янина. Да, приобщили к уголовному делу детализацию звонков. Но какое это имеет отношение? Если повторно пытаются допросить по поводу телефонных звонков, которые были в 2009 г., да еще не установлено, что это имеет хоть какое-то отношение к предмету доказывания. Я возражаю.

Судья отказала снова. Ее резюме было таким: «Если у меня раньше были подозрения, то сейчас у меня уверенность, что сторона обвинения умышленно затягивает этот процесс». Несомненно, что на поиск покойного Фельдмана, а затем на допрос Сирро и Солонович ушло бы время, а там и лето настанет, начнутся отпуска, и дело перекочевало бы на осень…
Но планам этим не суждено было сбыться. Судебное следствие завершилось. На 6 мая 2016 г. судья назначила судебные прения.
Таким образом, 20 апреля судья разгромила всю придуманную стороной обвинения операцию, а со следователем Ботиным и опером Кутуевым разговаривала так, как завуч разговаривает с двоечниками из 4 б класса. Было ясно, почему: они не смогли набрать аргументов для обвинительного заключения, а теперь морочат суду голову своими домыслами, не имеющими никакой фактической основы. Понятно, что судья расценила это как неуважение суда. Равно как и ходатайство вызвать в суд умершего Фельдмана. Это было закономерным итогом всей линии потерпевшего на фантазирование. Потому что судья – не Бастрыкин, она оперирует не желаниями громких дел, а подтвержденными фактами.

Я вспомнил сразу, что мне сказал по телефону в порыве откровенности потерпевший Васильев, когда я готовил свой самый первый материал по «делу Баснер» (он мне тогда позвонил примерно в 23 часа и полтора часа говорил, не переставая). Вот любопытная фраза из моей статьи «Групповой портрет с дамой» (Город 812. 2014. 17 февраля. № 5. С. 21 – 25; на сайте под другим названием http://www.online812.ru/2014/02/18/016/):

«Васильев, знакомый с материалами следственного дела, не ответил и на половину моих вопросов, сначала ссылаясь на то, что связан обещанием перед следствием, а потом неожиданно признавшись, что если он мне расскажет все, что знает, то тем самым развалит дело».

Недурно, да? Но в итоге вся правда в ходе суда в 2015 - 2016 гг. выяснилась, и дело все равно развалилось. Как в народной сказке: пришла весна, избушка лисы и растаяла…

Осталось только рассказать, зачем Баснер звонила в апреле 2009 г. в Русский музей Сергею Сирро и Юлии Солонович. Я провел свое расследование и выяснил, что темой звонков был отнюдь не рисунок Б.Григорьева «В ресторане», о котором Баснер в апреле 2009 г. не помнила и не думала (согласно паранойяльным фантазиям потерпевшего, Баснер готовилась к «преступлению» с 2007 г.), а заключения Русского музея по двум рисункам Бенуа и Судейкина, которые принадлежат К.Азадовскому. Оба рисунка, которые Азадовский хотел тогда продать, вопреки очевидности были квалифицированы в ГРМ как подделки, а оба заключения от 5 декабря 2008 г. были подписаны старшими научными сотрудниками ГРМ И.Б.Верховской, Н.Н.Соломатиной, М.В.Черкасовой и заместителем директора ГРМ по научной работе Е.Н.Петровой. Позже в других исследовательских учреждениях выводы сотрудников ГРМ были опровергнуты. Об этом случае подробно писал сам Азадовский (Осторожно: Русский музей: Циничный спектакль под крышей министерства культуры // Новая газета. 2010. 22 июля), а через четыре года я вернулся к этой истории ввиду ее неувядающей актуальности (Город 812. 2014. № 10. 24 марта; на сайте http://www.online812.ru/2014/03/31/009/).
Естественно, что Азадовский, возмущенный подобной экспертизой, за которую 9 декабря 2008 г. заплатил согласно квитанции к приходному ордеру № 3790 сумму в 35 400 руб., начал выяснять, что происходит в ГРМ, как возможно, что подделками называют рисунки подлинные, имеющие бесспорный провенанс. В частности, 18 декабря 2008 г. Азадовский написал письмо Е.Н.Петровой и получил ответ от 18 февраля 2009 г., который можно квалифицировать как «от ворот поворот». После этого в апреле 2009 г. Азадовский и обратился к своей хорошей знакомой Елене Баснер с просьбой помочь разобраться, и она стала выяснять в ГРМ, вследствие чего появились те заключения, которые выдали Азадовскому, как получилось, что они такое написали. В том, что она позвонила Сергею Сирро в отдел технологических исследований, где работы должны были исследоваться, а также Юлии Солонович, своей приятельнице, нет ничего ни удивительного, ни подозрительного. Она просто наводила справки об обстоятельствах подготовки заключений, которые выдали Азадовскому. Наводила справки по его просьбе.
Так что Васильев и его команда взяли след, но след этот ложный. Потому что ведет он не к приобретению Васильевым подделки, а к Азадовскому – к «возможной фальсификации консультационных заключений, совершенной сотрудниками Государственного Русского музея Н.Н.Соломатиной, И.Б.Верховской и М.В.Черкасовой и сотрудником Российской Национальной библиотеки Д.О.Цыпкиным». Это я процитировал заявление Азадовского первому заместителю начальника ГУ МВД РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, начальнику криминальной полиции, генерал-майору полиции С.П.Умнову от 7 июня 2011 г.
Паранойяльные фантазии, систематизированный бред толкования, так характерный для потерпевшего, выстрелили мимо Баснер.