— В каком состоянии сейчас этот процесс? Почему уже почти три месяца практически нет заседаний?

— На мой взгляд, все идет в рабочем темпе, задержка была из-за затянувшейся экспертизы жестких дисков компьютеров. За последнее время состоялось два важных допроса свидетелей: Людмилы Тимофеевой, внучки коллекционера Николая Тимофеева, и Александра Кузнецова, консультанта лондонского аукционного дома MacDougall’s. У обвинения, на мой взгляд, есть все, чтобы спокойно перейти к прениям сторон и приговору.

— В чем суть позиции защиты Елены Баснер?

— Баснер признает факты, то есть передачу картины, денег, общение с Шумаковым, и то, что она подтвердила подлинность. Но, как уверяет Елена Вениаминовна, она была всего лишь посредником в обычной сделке, вся ситуация не была заранее обусловлена, она получила за это свою копеечку и все. И защита говорит: во-первых, Баснер никого никогда не вводила в заблуждение, она сама добросовестно заблуждалась. Второе, последний раз картину «Парижское кафе», то есть подлинную вещь, она видела и держала в руках в 1983 году. И когда в 2009 году ей попала в руки почти идентичная картина «В ресторане», у нее произошла аберрация памяти, она подумала не о коллекции Окунева, откуда работа попала в Русский музей, а о коллекции Тимофеева. И финальный аргумент защиты: Васильев покупал без экспертизы, думая, что картина настоящая, и Баснер продавала эту работу, уверенная в ее подлинности. У них одинаковая позиция, в чем же тогда разница, почему один — потерпевший, другая — подсудимая? Но эту версию мы на сегодняшний день полностью опровергли.

— Каким же образом? Ошибиться может действительно любой человек, Баснер в том числе!

— Начнем с выступления Людмилы Тимофеевой. Баснер показала: она бывала в доме Тимофеевых и была уверена, что картина Бориса Григорьева, попавшая ей в руки для продажи, происходит из той части коллекции Тимофеевых, что перешла родственнику семьи, который увез ее за границу. Но Тимофеева заявила, что Баснер появилась в их доме в конце 1990-х — начале 2000-х, когда коллекция уже была разделена, и родственник увез свою долю за пределы страны. Баснер не могла ее видеть! Что касается второй части коллекции Тимофеевых, Елена Вениаминовна два-три раза приводила покупателя, но основную часть картин просто сама купила и заплатила деньги, то есть выступала покупателем, а не экспертом. Причем суммы приобретения колебались от 3 до 12 тысяч долларов. По сути, показания Тимофеевой — это доказательства еще одного преступления, совершенного Баснер.

— Почему? Люди хотели продать вещи, она их купила за ту сумму, на которую они согласились!

— Потому что ее пригласили, чтобы она оценила вещи, а она, пользуясь тем, что владельцы не разбираются в стоимости такого рода картин, занизила ее в десятки раз. Пользуясь тем, что семья находится в бедственном положении — нужны были большие деньги на пересадку печени тяжелобольному ребенку. Они не были в состоянии торговаться или оценить объективность ее предложений, и она по дешевке скупила эту часть коллекции. Это злоупотребление доверием, то есть мошенничество.

— В чем вас убедили показания Александра Кузнецова?

— Кузнецов объяснил, что сотрудник аукционного дома не мог себе позволить вести себя так, как повела себя Баснер, которая была на тот момент не просто искусствоведом, но и специалистом по сделкам с предметами искусства, действующим сотрудником аукционного дома Bukowskis. Она говорит, что к ней обратился совершенно незнакомый человек, который увидел ее телефон на официальном сайте Bukowskis. Первое, что она должна была бы сказать такому продавцу: не хотите ли вы предложить свою картину на аукцион? Она ему якобы сказала это, но он ответил: картина в Петербурге. И тогда Баснер пригласила его к себе домой и начала искать покупателя. А Кузнецов сказал, что ни один сотрудник аукционного дома не имеет права так поступить, это потеря репутации и работы, потому что ты действуешь вопреки твоему работодателю, ты играешь как его конкурент. Баснер наняли специально для того, чтобы она привлекала работы для продажи на аукционе, а она занимается продажами на дому, переманивая клиентов у Bukowskis.

— И вы считаете, что это доказывает умысел в действиях Баснер?

— Либо рассказанная ею история не соответствует действительности, либо она вела бесчестную игру за спиной работодателя. Скорее всего, это придуманная впоследствии малоправдоподобная версия реальных событий.

— Аргументы защиты: у Елены Баснер было очень мало времени, события развивались стремительно, она не успела правильно сориентироваться…

— Но нами установлено, что господин Аронсон вообще не был в России и в Петербурге в то время, о каком говорит Елена Вениаминовна. Так что он, во всяком случае, госпожу Баснер не торопил. Тогда кто? Аронсон установлен — он допрошен и подтвердил показания Баснер, так что теперь ее разговоры о том, что это мог быть не Аронсон, а кто-то другой, несостоятельны. Правда, показания Аронсона опровергаются объективными данными пограничного контроля и пояснениями родственников самого Аронсона. Они утверждают, что ничего такого не было. То есть во взаимосвязи это доказывает, что показания Елены Баснер полностью недостоверны. Объективно мы знаем только одно: Баснер встретилась с Шумаковым, получила от него $250 тыс. и передала ему картину, никаких других доказательств нет.

— Но она говорит, что Шумаков оставил 50 тыс. себе, 200 двумя траншами передал ей, она взяла себе 20 тысяч, оставшиеся 180 передала Аронсону.

— Объективными данными установлено, что Аронсона не было в это время в России, следовательно, показания Баснер недостоверны. Не доверять Шумакову, который утверждает, что передал ей все деньги, полученные от Васильева, мы не можем, потому что у нас нет объективных доказательств, которые его опровергали бы. А он говорит, что передал именно 250 тыс.

— Получается, слово против слова…

— Но есть разница: показания Баснер опровергаются объективными доказательствами и показаниями других свидетелей, а показания Шумакова ничем не опровергаются, у нас нет оснований для критики его показаний, и они становятся доказательством вины.

— Почему не допросили господина Сабирова, который приносил фальшивку в Центр Грабаря?

— Он не явился на вызовы в суд по неизвестной нам причине, хотя мы очень хотели с ним побеседовать.

— Главный аргумент всех сторонников Елены Баснер — искусствовед может ошибаться, эксперт имеет право на ошибку. Вы с этим согласны?

— Фраза «Эксперт имеет право на ошибку» работает, на мой взгляд, с оговорками: это должна быть обоснованная ошибка, эксперт не имеет права говорить о подлинности, даже не проведя элементарные экспертные действия — осмотра с лупой хотя бы. Специалист не имеет права дать заключение о подлинности просто на основе эмоционального восприятия. «Нравится — не нравится» — это не критерий оценки эксперта, тем более что в данном случае ее мнение обусловило сделку на очень крупную сумму. Она должна была провести комплекс исследований, и только в этом случае эксперт имеет право на ошибку. Вспомните дело Преображенских. Мне журналисты неоднократно задавали вопрос, почему эксперты не понесли ответственность за то, что подтвердили подлинность фальшивок. Ответ: потому что эксперты добросовестно провели целый ряд исследований: инфракрасное излучение, рентген, ультрафиолет, собирали целый экспертный совет. Там были подделки очень высокого уровня, так называемые перелицовки — переписанные работы того же периода, но других художников.

— В такого рода делах очень сложно доказать умысел. Либо обвиняемый признает свою вину, либо есть прямые доказательства умысла…

— Умысел доказывается тем, что, во-первых, Баснер рассказала выдуманную историю о происхождении картины. Во-вторых, она четко дала Шумакову понять, что подтверждает подлинность вещи как эксперт, не проведя никаких экспертных действий. Ведь чтобы продать вещь, нужна доказательная экспертиза или безупречный провенанс. Баснер фактически создала и то и другое: она сделала более чем прозрачный намек на коллекцию Тимофеева, да еще и сослалась на сотрудника Русского музея Юлию Солонович. Баснер сказала Шумакову: «Солонович видела вещь». Это на языке арт-рынка означает, что та подтверждает подлинность картины. Тем более что имя Юлии Солонович для Шумакова — это имя хранителя коллекции рисунка Русского музея, подруги Баснер. Намек на коллекцию Тимофеева и имя хранителя Русского музея — для людей, хорошо знающих друг друга, это достаточно убедительные доказательства подлинности вещи. В этом и заключаются элементы мошеннического обмана, сделанные с умыслом продать вещь как подлинную и завладеть деньгами.

— В показаниях Елены Баснер и Александра Кузнецова прозвучали пугающие цифры: чуть ли не 70% картин русских художников первой половины XX века на арт-рынке — подделки. Но почему тогда нет многочисленных судебных процессов по фактам продажи и покупки фальшивок?

— На этом рынке действуют хорошо отлаженные механизмы саморегуляции. Существует непреложный закон: я продал вам картину, но она оказалась поддельной и вы можете это аргументированно доказать — я забираю вещь и возвращаю деньги. Если продавец, как это делала Баснер, скажет покупателю: вы сами подделали, я вам продал подлинник! — продавец потеряет не только клиента, но и репутацию. А репутация на этом рынке — самый важный фактор. Ни один нормальный человек не допустит потери репутации. Другой важный момент: вещи никогда не берутся у незнакомых людей. Просто потому, что тебе всегда могут предъявить претензию на всю сумму сделки. И ты потом, регрессом, разыскивай эти деньги! Поэтому любой участник сделки, вступая в нее, должен быть уверен: в случае непредвиденных обстоятельств он точно знает, кто вернет всю сумму. Иначе никто бы за такие сделки просто не взялся. Можно было бы допустить, что Баснер настолько наивна, что не понимает своей ответственности за сделку. Но это не так: она опытный человек, профессионал, работала в аукционном доме, знает все правила сделок. Она просто не могла взять дорогую вещь у неизвестного человека! Шумаков поэтому и клюнул на предложение Баснер: он знает ее как публичного человека, как сотрудника аукционного дома. Чем и различаются позиции Баснер и Васильева — она несет гражданско-правовую ответственность за всю сумму сделки.

Лариса МАЛЬКОВА, адвокат Елены Баснер:

— Все эти обвинения — одно слово против другого. Сейчас на поверхности лежит главное — ненамеренная ошибка искусствоведа, это общепринятое выражение в мировой судебной практике. Оно довольно широко применяется, в частности, в американских судах. Хотите обвинить в мошенничестве? Докажите корысть! Если корысть не доказана, то нет и вины. В данной ситуации корысть не доказана. То, что она получила свою маржу, кстати, совсем небольшую, — это общепринятая норма. Тем более что она ее не просила и не оговаривала, это добровольное дело дилера. Все дилеры так делают, иначе с ними никто работать не будет. И это совершенно ненаказуемое деяние.

Баснер на допросе 19 октября 2015 г. показала, что хорошо знала коллекцию Тимофеева еще с середины 1980-х гг. В коллекции «было очень много прекрасных Григорьевых», и Баснер водила в этот дом специалистов, чтобы они могли посмотреть коллекцию, в частности, приводила Тамару Галееву, а также Андрея Васильева, ныне являющегося потерпевшим. Поэтому вопросы прокурора, заданные Людмиле Тимофеевой и нацеленные на то, чтобы выяснить, ориентировалась ли Баснер в коллекции, знала ли ее («А перед тем, как покупатели приходили за приобретением картин, сама Баснер приходила сначала одна смотреть?») были лишены практического смысла. Баснер еще в октябре четко заявила, что с 1980-х гг., когда начала работать в Русском музее, хорошо знала всю коллекцию Тимофеева, потому что осмотры таких коллекций подразумевались служебными обязанностями.
Однако, как тогда же сказала Баснер, «в начале 1990-х, там лучших вещей не было», в частности, отсутствовали «гуаши из так называемого “парижского цикла” 1913 года. <…> И они мне объяснили, что после смерти дочери коллекционера эти вещи вывез кто-то из родственников».
Это была кража, если давать действиям бывшего второго мужа Аллы Николаевны юридическую квалификацию. После этого «самовывоза» встал вопрос о возбуждении уголовного дела, но этому категорически воспротивилась Евгения Александровна, заявившая дочери, что ходить по судам она не будет: «если мы хотим ее смерти, то тогда затевайте эти судебные дела. А мы не хотели ее смерти, поэтому судебные дела не затевали». Так кража и осталась безнаказанной.
А затем в семье начались тяжелые времена, и на лечение детей Людмилы Львовны потребовались большие деньги. В результате Евгения Александровна решила оставшиеся картины продать.
Пока Алла Николаевна была жива, Баснер общалась исключительно с ней. После ее смерти – с Евгенией Александровной, которая через Аллу Николаевну знала про Баснер и потому пригласила ее, чтобы она помогла остатки коллекции быстро и без обмана реализовать. Из показаний Людмилы Тимофеевой следовало, что Евгения Александровна доверяла Баснер, хотя сторона обвинения во время допроса пыталась выявить в действиях Баснер элементы обмана. Но ничего об обмане свидетель не сказала.
Баснер несколько раз (свидетель сказала: 4 – 5 раз, но уверена в этом не была) приводила покупателей, причем был ли это один человек или их было несколько свидетель точно сказать не могла, тем более, что Людмила Львовна вообще жила тогда по другому адресу, а в квартиру, где были остатки коллекции деда, приезжала каждый раз по просьбе матери – видимо, для психологической поддержки. Т.е. иногда она присутствовала при посещении квартиры покупателем и Еленой Баснер («не могу сказать, что это было всегда, но какие-то разы я присутствовала»). На вопрос, сколько всего покупателей привела Баснер, свидетель в итоге сказала, что помнит вообще только одного – того, кто владел заводом по производству соков. Фамилию его она не помнила.
Между прочим, фамилию покупателя хорошо знает потерпевший Васильев. Вот фрагмент его допроса на заседании 11 февраля 2015 г. Из текста судебного протокола видно, что всю историю, о которой допрашивали Людмилу Тимофееву, Васильев знает не хуже, а местами даже лучше, чем она сама.

Адвокат Касаткин. Вы знакомы с коллекцией Тимофеевых?
Васильев. Лично нет, я никогда эту коллекцию не видел.
- А кто вас приводил в этот дом?
- Елена Вениаминовна.
- В каком году это было?
- Это было после 1998 г. Я могу объяснить. Я купил там журнал «Весы». Это дореволюционный журнал, полный комплект. Я не помню точно, за какую сумму, но я очень признателен Елене Вениаминовне за то, что она устроила это приобретение. Ни одной картины на тот момент в этом доме не было. Я учился в институте на одном курсе с младшим поколением Тимофеевых, с его внучкой и мужем ее.
- А не помните имя и отчество?
- Мужа помню: Петр Павлович. На тот момент в этом доме не было ни одной работы. Я знаю, что эти работы купил петербургский коллекционер. И узнал я это от Елены Вениаминовны в то время. Прошло много лет с тех пор. Уже потом мне встречались эти работы. Есть такой московский архитектор Михаил Филиппов, он делал надгробный памятник Тимофееву, и он мне рассказывал, что когда делал этот памятник, то пришел к ним домой и увидел там фантастических Григорьевых. Но лично я эти картины не видел.
- А кто купил эти картины?
- Купил их, насколько я понимаю, Владимир Петрович Березовский.
- То есть он купил всю коллекцию?
- Я не знаю точно, но, по-моему, да. Точно сказать не могу.
- Он, по крайней мере, знает эту коллекцию?
- Безусловно. Последнее, что он там купил, это журнал «Мир искусства». А я вот купил оставшийся журнал «Весы».

Про подделку темперы Б.Григорьева, приобретенную потерпевшим, которую прокурор предъявил для обозрения, свидетель Людмила Тимофеева сказала, что ей эта картина не знакома: «у нас такой картины не было».
Естественно, что представитель потерпевшего Никита Семенов попытался извлечь из показаний максимальную пользу, поэтому спросил, например, объективно ли Баснер назначала цены на картины, проверялись ли эти цены потом? Но Людмила Львовна ответила что не знает, потому что тогда было не до того, серьезно болели дети, и срочно нужны были деньги на операцию. Но поскольку ее мать доверяла Баснер, то она в эти вопросы вообще не вникала.
Потом Семенов попытался узнать, в каком качестве Баснер приходила в дом Тимофеевых: в качестве эксперта или посредника, но и тут свидетель ничего не знала. Потом начал спрашивать, получала ли Баснер процент от сделок, но свидетель сказала, что этот вопрос не обсуждался и она о процентах ничего знать не хотела и не знает. А в конце допроса сказала, что ей «сегодня очень не хотелось идти <в суд>, все это вспоминать и ворошить». Действительно, выражение страдания, смешанного с отвращением, застывшее на лице свидетеля, вполне явно говорило об этом.
На этом допрос и завершился.

Семенов нанят Васильевым и лжет то, что выгодно Васильеву. Все просто. И таким же образом можно разобрать каждый абзац интервью.
Интервьюер Шкуренок - это вообще особая история.