Ван Гог в письмах к брату Тео писал об изнурительных "электрических" спорах с другом. Гоген же в воспоминаниях сетовал на "расстроенный разум" и "отсутствие логики" у Ван Гога. Накануне решающей ссоры пьяный Винсент запустил в Поля стаканом, а на следующий вечер произошла новая стычка, которая и закончилась кровью. Считается, что вконец утомленный руганью Гоген вышел вечером 23 декабря 1888 года из дома на площади Ламартина, а обезумевший Ван Гог, оставшись один, отхватил себе бритвой мочку уха, завернул ее в газету и отправился к знакомой проститутке, которой и продемонстрировал странный трофей. Наутро его посетили полицейские и отвезли художника в больницу. Его автопортрет с перебинтованной головой стал известен не меньше, чем "Подсолнухи" или "Звездная ночь в Арле".

Согласно литературной версии этой драмы, то есть популярному роману Ирвинга Стоуна "Жажда жизни", Ван Гог 23 декабря шел за Гогеном по Арлю, держа в руке открытую бритву. Исследователи из Гамбургского университета Ханс Кауфман и Рита Вильдеганс, авторы книги "Van Goghs Ohr, Paul Gauguin und der Pakt des Schweigens" ("Ухо Ван Гога, Поль Гоген и обет молчания") утверждают, что Гоген оставил в Арле фехтовальную маску и перчатки и уже после отъезда просил Ван Гога прислать их ему. Ученые подчеркивают, что в письме ни словом не упомянута рапира, а она должна была у него быть: зачем бы иначе ему с собой перчатки и маска? Это обстоятельство вкупе с загадочными последними фразами Ван Гога в адрес Гогена, вроде "Раз ты молчишь, то и я буду молчать", позволяет исследователям по-новому реконструировать историческую ссору в Арле.

По версии Кауфмана и Вильдеганс, Гоген не просто вышел из желтого дома на площади Ламартина вечером 23 декабря: он покинул это пристанище уже с вещами, чтобы переночевать в гостинице и наутро уехать из Арля. При нем, разумеется, была и рапира (правда, почему он не прихватил все свое фехтовальное снаряжение, они не объясняют). Обиженный и злой, Ван Гог бросился вслед за другом, ссора вспыхнула вновь, и Гоген, пытаясь удержать голландца на расстоянии, достал рапиру и каким-то образом дотянулся до его лица и то ли в ярости, то ли случайно отрезал ему мочку уха. Даже небольшая ранка в этом месте вызывает обильное кровотечение (на этом, например, построена половина интриги романа Агаты Кристи "Объявлено убийство"). Испугавшись последствий, Гоген бросил рапиру в Рону. Ее, разумеется, никто не стал искать, потому что Гоген убедил всех в том, что неуравновешенный автор "Едоков картофеля" и прочих шедевров изувечил сам себя. Ван Гог же хранил молчание. Правда, считают Кауфман и Вильдеганс, за него говорят его эскизы, на одном из которых нарисовано ухо, а рядом написано латинское слово "ictus" ("удар"), используемое фехтовальщиками.

В результате взаимного обета молчания, который Гоген хранил из-за трусости и эгоизма, а Ван Гог - из благородства, современники и потомки считали голландского художника более безумным, чем он был на самом деле. Таков главный вывод Кауфмана и Вильдеганс. В музее Ван Гога в Амстердаме их точку зрения пока не разделяют, но считают достойной изучения. В конце концов, в биографии художника остается миллион белых пятен, львиная доля рассуждений о его житейских перипетиях строится на косвенных уликах: переписка с братом и воспоминания современников не дают ответов на многие вопросы. Одних только диагнозов Ван Гогу поставили не меньше десяти. В их числе есть и шизофрения, и эпилепсия, и маниакально-депрессивный психоз, и болезнь Меньера, и острая интермиттирующая порфирия. Кроме того, на его состояние могли оказывать воздействие абсент, содержащие свинец краски и приобретенный в борделях сифилис. В общем, здоровым человеком Ван Гог точно не был. Гоген, кстати, тоже, и жалко, что Кауфман и Вильдеганс не уделяют достаточно внимания тому, как драматический поступок Ван Гога повлиял на Гогена. Непаханое, практически, поле для исследований и интерпретаций.

Юлия Штутина