На выставке в самом деле царит экспрессионизм во всех своих проявлениях, как самый ортодоксальный, так и последних урожаев: кураторы, кажется, считают эту раскованную живописную стихию синонимом бунтарства, независимости и нонконформизма. Под экспрессионистскими знаменами сражались с пенсионерами андерграунда и "новые дикие", участники группы "Триада" Александр Киряхно и Ильяс Зинатулин. И, разумеется, в экспрессионистские одежды рядится уличное искусство сегодняшнего Владивостока - Кирилл Крючков, Петр Горелов, Ашот Бабыкин, причем последний - буквально, одевая участников своих перформансов-дефиле в сорванные со стен и щитов не санкционированные рекламные баннеры. Горелов и Бабыкин состоят в творческом объединении "33+1", альтернативном союзе молодых художников из разных городов России, основанном в 2006 г. в Петербурге стрит-артистом и панком Павлом Шугуровым. Вернувшись в родной Владивосток, Шугуров сделался прогрессивным чиновником, двигателем местной креативной урбанизации накануне саммита АТЭС, возглавил отдел дизайна городской среды при мэрии и поставил уличное искусство на административные и коммерческие рельсы. Так что стрит-арт-бунтарство в городе одобрено на самом высоком уровне.

Но именно это и сыграло выставке на руку. И виноваты в этом не кураторы, а сами зрители. Зрители явно изменились. То, что было заметно ещё на выставке раннего советского агитационного искусства в Русском музее, оказалось ещё сильнее в этой маленькой и не слишком громогласной экспозиции. Там, в ГРМ, первые роли играют подлинные шедевры и общий уровень работ столь высок, что рад и стар и млад. Тут, несмотря на правильный набор имён, вещи больше фоновые, ориентированные на массовое производство, на дешевизну и максимальную легкость воспроизводства, в т.ч. и изобразительного цитирования. Своей «обычностью» они практически исключают себя из круга интересов взрослых посетителей исторического музея, каковым по определению является Музей истории Санкт-Петербурга.

И ровно этим же они приковывают к себе внимание детей. Детей, выросших без красного цвета во всех мыслимых и немыслимых оттенках на всех углах, без бессмысленных лозунгов, звучащих даже из утюга, без отскакивающих от губ расшифровок самых идиотских аббревиатур. Искореженное сознание нормальных взрослых при виде очередного плаката по типу «Два года власти рабочих и крестьян доказывают незыблемость революции» (Петроград, 1919) заставляет их тянуть родное дитя за руку, подальше от этого морока. Но сами дети зависают в этих залах, они оказываются невероятно благодарными зрителями всей этой агитационной феерии детства советской власти.

Лубок читается как комикс, много солдатиков и усатых их предводителей, лысый человечек с вытянутой рукой - ясно, что Ленин, но тут еще очень мультяшный какой-то, усатый грузин только потом станет сверхчеловеком, а тут если и появляется, то почти никому и не интересный. То ли дело Буденный или Троцкий, лица больших физиогномических достоинств. А слова.. Читать не перечитать. Свидетельствую: наши не читающие дети карабкаются по этим стихотворным и прозаическим текстам с таким вниманием, как будто уроки медленного филологического чтения у них в школьной программе. Что тут работает в первую очередь - изобразительный или нарративный ряд,- не знаю. Но та обобщенная революция, 100 лет которой сейчас отмечают, в такой подаче читается как страшно интересная история. Как её расскажут этим реабилитировавшим для себя красный цвет детям, зависит от взрослых. Эта выставка на себя такой труд не взяла. Но родителям шанс собраться с мыслями и провести для своих чад важный урок истории дала.

Искусство и общество, «имеющее существенное значение в современную эпоху»

Сезон начался закрытием выставки Джока Стерджеса в Центре братьев Люмьер – новым напоминанием о беззащитности институций перед обиженными (даже если обиженные не видели выставки, чему потом стали подтверждением скандалы вокруг, к счастью, не закрытого показа Яна Фабра в Эрмитаже). А завершился минкультовским определением актуального искусства.

Что там Рафаэли-Ватиканы-очереди-на-Айвазовского-и-кто-там-еще, тем более что готовят эти «хиты» для зрителей, которые если не сфотографируют, так рассказами разнесут вести о «must see» на просторах соцсетей, – так вот, готовят их музеи с помощью спонсорских средств. Государство в лице профильного ведомства радуется очередям и растущим внебюджетным доходам, но не особенно может помочь. Впрочем, и не дремлет. Даже в «мертвый» сезон, посреди лета, неустанно думает об искусстве – об актуальном и современном. Размышляют об этом на высоком уровне давно – примером тому и печальная история с переносом площадки из центра на ВДНХ VI биеннале современного искусства, и слова замминистрфа Владимира Аристархова о том, что искусство должно положительно влиять на россиян, что нужна «ценностно ориентированная» культурная политика. Пример тому – скандал, случившийся под занавес прошлого сезона, – подчинение Государственного центра современного искусства с его специализацией на актуальном искусстве «РОСИЗО», эдакому фактически запаснику, существовавшему с советских времен. История получила развитие и в уходящем сезоне – из ГЦСИ ушли многие сотрудники, включая его основателя и худрука Леонида Бажанова.

А Владимир Аристархов представил в июле новый документ. Определением различий «современного искусства» и «актуального искусства» занимались в Государственном институте русского языка им. Пушкина и в НИИ культурного и природного наследия им. Лихачева. Требованиям циркуляра должны отныне следовать все подведомственные Минкультуры учреждения, хотя подписей экспертов ни из сферы изобразительного искусства (откуда и пришло определение «актуального искусства» как аналог contemporary art, творчества, направленного на эксперимент), ни из других областей, связанных с практикой театра ли, кинематографа или музыки нет…

Согласно новому документу, «актуальное искусство – искусство, содержащее в себе смыслы, в которых нуждается современное общество, имеющее существенное значение в современную эпоху, вне зависимости от времени создания» (а «современное искусство» – созданное современниками, тут без сюрпризов). Волшебная по извилистости построения формулировка. Включить в это определение можно все «правильное» и «нужное», будь то хоть соцреализм, хоть передвижники (вот Третьяковка, кстати, к 2019 г. готовит ретроспективу Репина – тоже, правда, скорее всего на спонсорские средства). Смыслы будут определяться государством или – а грамматически фразу можно истолковать и так – «обществом, имеющим существенное значение...» И чтобы без экспериментов. Нечего выдумывать.

От экспериментов уже и отказываются. Вот и переформатированная при новом руководстве премия «Инновация» (прежде она звалась конкурсом в области современного визуального искусства и затеяна была как раз ГЦСИ), еще весной дала повод удивиться. «Инновация» вдруг стала называться «Государственной премией в области современного искусства», расширила охват и на музыку, и на образование, и на инклюзивные программы, так что кого с кем – а главное, на каком основании – сравнивать и как искать новое, стало решительно непонятно. Очень характерно прошла церемония награждения: никто из лауреатов не мог сказать ответных слов (не надо ведь ни экспериментов, ни импровизаций в благодарностях). Премии вручали «на местах» рассредоточенным по залу победителям, отдавали их люди в масках «ко(с)мических» пришельцев... Может быть, «Инновация», из конкурса сделавшаяся премией, станет вскоре наградой за выслугу лет, а не за новое.
Экспериментов не видно и на выставках. Это давняя тенденция. Несмотря на то, что бюджетные средства давно не могут обеспечить потребности музеев, Министерство культуры требует от них увеличения посещаемости и ждет роста внебюджетных доходов. Министр Владимир Мединский недавно радовался, что за 5 лет эти самые внебюджетные доходы (включающие и самостоятельно заработанные федеральными музеями деньги) выросли на 125%. Это – хорошо. Директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова рассказывает, что её музей закончил прошлый год с соотношением 50 x 50 бюджетных и привлеченных средств. Соответственно музеи должны готовить экспозиции, которые точно станут посещаемыми – и для отчётности профильному ведомству, и для поиска спонсорских средств на подготовку выставок. Самое посещаемое – ретроспективы, причем только очень известных художников. Показ Айвазовского завершился осенью отметкой в 598,8 тыс. зрителей. У «Оттепели» и выставки Джорджо де Кирико (последняя – 61,5 тыс. посетителей), правда, меньше длившихся, – несравнимо более скромные цифры (речь сейчас не о качестве выставок, ко всем ним есть вопросы, а только о статистике). Ретроспектива Айвазовского, как бы на ней ни «укачивало» от однообразия погонных метров холста с плещущимися волнами, многих не убедила в том, что снобистское отношение к этому художнику нужно изжить (на это надеялись в музее). И вызвала вопросы политического толка (несмотря на юбилейную дату Айвазовского и то, что задумывали выставку независимо от политических событий еще при прежнем директоре) о демонстрации работ феодосийского художника. Музеи – заложники экономико-политической ситуации, с одной стороны, и зрительских симпатий – с другой. На таком фоне трудно отдавать много ресурсов на кураторские высказывания со сложной концепцией, предлагающие какие-то пусть даже спорные, но новые идеи, которые сделали бы выставку еще и интеллектуальным экзерсисом, требующим соответствующего включения зрителя. В этом плане можно отметить, пожалуй, разве что проект «Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968» в ГМИИ. Правда, он был привозным, а не в музее сделанным и, по рассказам видевших первоначальные евроверсии, сильно сокращенным.
Наверняка в трудные времена многие ищут положительных эмоций и в музеях. Не все. Но музеи вынуждены во многом ориентироваться на спрос, свои исследовательские проекты оставляя в тени, факультативом. И вместе с тем вынуждены искать пути, чтобы завлечь и развлечь публику самыми разными способами, можно сказать, проявляя чудеса эквилибристики. Вот Третьяковка уже зовет даже на проект «Физкультура в музее» (кроме экскурсий по выставкам суля занятия йогой, шахматами и фехтованием, а для тех, кому мало и этого, – угощение)...

Человек со смартфоном и виртуализация музея

Многие писали по итогам 2016-го, после выставок Серова и Айвазовского, о появлении новой музейной публики – людей со смартфонами. Если на выставке можно фотографировать, фото в соцсетях популяризируют выставку, соцсети вообще стали мощным рекламным средством. Хотя если говорить о новых технологиях, с электронными билетами по-прежнему есть проблемы. Карстен Шуберт в книге «Удел куратора» писал, что пришедшие в музеи новые медиатехнологии, виртуализация тем не менее стали стимулом к тому, чтобы увидеть подлинники. Удивительная вещь произошла на волне виртуализации в Пушкинском музее. На выставке Тициана, Тинторетто и Веронезе вообще не было комментариев к картинам, прочесть их (не ко всем, правда, работам) можно было – если вдруг нет смартфона, чтобы скачать аудиогид, – дома, на музейном сайте. Следом открылась выставка модной группы Recycle, одного из резидентов павильона России на 57-й Венецианской биеннале. В ГМИИ помимо собственно объектов в зале, чтобы узреть выставку, тоже нужно было скачать приложение. Иначе – никак. Значат ли оба этих случая, что музею уже не так интересна, к примеру, пожилая аудитория, у которой может не быть гаджета?..

Не новое, а авангардное

В плане современного искусства после туманного переформатирования Московской биеннале (что из этого вышло, будет понятно в сентябре на VII выпуске) появились надежды на частную инициативу – Триеннале современного российского (в этом – отличие от биеннале) искусства, придуманную музеем «Гараж». Загадочным и разочаровывающим образом оказалось, что лучшие из показанных художников уже давно востребованы и известны, а те несколько имен, что были не на слуху, – из смежных сфер. Там был реставратор из Краснодара Мих.Смаглюк, например. Нового не открыли, а показали просто среднюю выставку, дайджест имен, которые нужно знать. Организаторы, впрочем, объясняли, что ориентировались на посетителей Парка Горького. В этом их территориальный расчет, пожалуй, и оправдал себя: точная статистика у музея появится к концу года, но известно, что проект посмотрели больше 100 тыс. человек. Если не новое, так, может, хотя бы новым людям открыли.
Век русской революции уже вспомнили большой сложносоставной выставкой в Лондоне. В России же музеи делают самостоятельные проекты, в основном тоже ретроспективного характера (у Третьяковской галереи запланирована сборная выставка «Некто 1917», обещающая, как на многих проектах этого музея, «новую трактовку темы», но что именно это значит, из анонса понять трудно).

Выставки классики – ни в основном нешедевральный набор рафаэлевских картин, ни большая часть экспозиции «шедевров» Ватикана, ни венецианская живопись – тоже, увы, не стали историческими событиями, поражающими воображение. Была, правда, феноменально успешная (1,2 млн зрителей) выставка о коллекции Сергея Щукина в Париже, составленная российскими музеями. Но сейчас речь о Москве. В этом смысле в сезоне в авангарде оказался... авангард. Показы грузинского авангарда и коллекции нукусского музея в ГМИИ, ретроспектива Аристарха Лентулова в Бахрушинском музее. И 2-ая часть проекта Андрея Сарабьянова «До востребования» в Еврейском музее, где было и неизвестное, и страшные судьбы, и необычные ходы вроде поисков сюрреализма в русском авангарде. Многогранная история.