— Если вы о самых известных портретах Ивана Алексеевича Голицына и Анастасии Петровны Голицыной (Прозоровской), то с ними, к счастью, все в порядке. Их автор — Андрей Матвеев (один из основателей портретного жанра в русской живописи.— "О"), самородок, которого заметил и отправил учиться за границу Петр I. Вернувшись в Россию, Матвеев написал всего несколько портретов, в т.ч. Голицыных. Так вот под этими портретами выросли все — и я, и мой отец, и дед, и прадед, и прапрадед... Когда отца не стало, я отдал их в Третьяковскую галерею, сейчас они висят первыми в зале XVIII века, в Лаврушинском переулке. Но этими картинами семейная портретная галерея, разумеется, не исчерпывается.

— А насколько рискованно в советское время было хранить дома портреты своих предков-князей?
— Да как сказать... В принципе, большевикам было все равно. Вот портрет царя хранить было опасно. Когда наши друзья Бутеневы уезжали за границу, они оставили Голицыным 2 сундука. В одном из них при обыске нашли императорский портрет — еле отговорились!

А что касается наших портретов, они были без рам и не имели роскошного музейного вида, вот и сохранились. Эти портреты кочевали вместе с семьей. В 1918 г. их перевезли в Москву вместе с семейным архивом, спрятали в сарае, закрыв на амбарный замок. Потом они висели в квартире, купленной на полученное наследство, в деревенском доме в Котово, в Дмитрове... Я помню эти портреты с детства, когда к нам приходили гости, отец часто рассказывал, кто на них изображен, и это как-то само собой отложилось в памяти. Мы вообще не скрывали своего дворянского происхождения, да и как тут скрыть — фамилия выдавала.

— С портретами понятно. А как насчет семейных артефактов?
— Многое было продано: когда нечего есть, тут не до артефактов. В 1940-х бабушка, происходившая, кстати, из рода Шереметевых, осталась одна с тремя детьми и стариками — надо было выживать! Продавали картины, какие-то драгоценности... Один из проданных тогда портретов, работы Рокотова, сейчас выставлен в Тверской картинной галерее...

И все же кое-что сохранилось. Например, табакерка, заказанная Петром I — с его портретом работы Шарля Буата. От Петра I она попала к Людовику XV, от Людовика — к Елизавете Петровне, от Елизаветы Петровны — к Шувалову, а уже от него, через племянника, к Голицыным. Однажды во время обыска её спрятали в лисьей шкуре. Красноармеец, участвовавший в обыске, поднял голову лисы и удивился: "Почему такая тяжелая?" На что сестра деда ответила первое, что пришло в голову: "Зубки, зубки". Красноармеец поверил на слово.

Так вот в какой-то момент эту табакерку хотели продать, отдали антиквару, а тот сказал, что никакой ценности она не представляет — возьму, мол, по цене золота. Голицыны не согласились и правильно сделали, все же такие люди держали ее в руках...

— У вас есть объяснение, как Голицыны выжили в годы революции и Гражданской войны?
— Наверное, мы умели держать удар. Это хорошо видно по моей прабабушке. Только представьте, она выросла при дворе, играла с великими князьями. А после революции, забрав у брата скорняжный набор (он был толстовец, считал, что все нужно уметь делать самому), чинила обувь на всю семью, принимала заказы. Когда не было денег, Голицыны давали уроки танцев, языков, не гнушались любой работы. И потом, мне кажется, у нашего рода очень крепкая подоснова, такую не разрушить. Да и крестьяне любили Голицыных.

Я недавно заезжал в фамильную усадьбу Петровское (в Красногорском районе Московской области.— "О") и встретил там семью петербуржцев. Оказалось, их бабушка жила здесь при Голицыных и вспоминала о том времени, как о самом счастливом в своей жизни.

— Как я понимаю, главным либералом в семье был городской голова Москвы, Владимир Михайлович?
— Да, прапрадед на самом деле был человеком либеральных воззрений. На этой почве у него сразу возник конфликт с тогдашним генерал-губернатором, великим князем Сергеем Александровичем. Великий князь снял прапрадеда с должности гражданского губернатора, но москвичи так полюбили Владимира Михайловича, что вскоре избрали его городским головой.

Прапрадед был таким крепким хозяйственником, много занимался городом. Слышали о знаменитой афере Балинского? Этот Балинский предложил построить в Москве метро, но взамен просил на долгие годы весь доход от трамвая. За его предложением, по сути, ничего не стояло, и Владимир Михайлович быстро раскусил аферу, а само предложение отклонил — за одно это ему уже можно сказать "спасибо".

На этой выборной должности — если в современных категориях, это что-то среднее между главой Мосгордумы и мэром — он проработал несколько сроков, был избран почетным гражданином — одним из 12! Уже после революции получил охранную грамоту от Каменева, и та не раз его спасала.

Но это не значит, что все Голицыны приветствовали советскую власть. В большой семье не обойтись без конфликтов. Например, брат прадеда, Александр Владимирович, советскую власть не принял — уехал в Харбин, затем эмигрировал в США, был домашним врачом Стравинского и Рахманинова. Его сын, Александр Александрович, пошел работать в кино, получил три "Оскара" как художник-декоратор фильмов "Убить пересмешника", "Спартак", "Призрак оперы", так что у семьи есть еще и американская ветвь.

Не приняли советскую власть и другие родственники. Брат моей прабабушки, Анны Сергеевны, Михаил, даже хотел спасти императорскую семью. Охраняли царя Николая и его родных плохо, так что шанс был. Михаил ездил в Омск, пытался все организовать: план был в том, чтобы выкрасть их, переодеть и вывезти за границу. Но царя Николая и его родных постоянно перевозили с места на место, и сделать это не удалось. План был раскрыт, все участники арестованы.

Анна Сергеевна ходила просить за брата, добилась аудиенции у Петра Смидовича (председателя Моссовета, дворянина по происхождению.— "О") — тогда на большевиков работало много дворян. Прабабушке пообещали, что если брат откажется от борьбы с новой властью, его простят: он этого предложения не принял и был расстрелян. И примерно в то же время Владимир Михайлович (бывший городской голова.— "О") писал в своих дневниках, мол, неизвестно, что лучше — старый режим или новая власть, уж очень он не любил последние десятилетия царствования Романовых,— вот такие контрасты в одной семье...

— В какой мере у Голицыных сохранился дореволюционный уклад жизни?
— Как вам сказать, мы всегда жили как-то в стороне от остальных, вот и все. Отец был художником со свободным графиком, по маме — сплошные геологи. Это были профессии, которые давали свободу и возможность быть подальше от советской действительности. Но никакой оппозиции у нас тоже не было. Во время войны бабушка, Шереметева, шила бушлаты и штаны для фронта. И потом очень этим гордилась. В документах у нее было написано: "Швея, при происхождении дворянском".

Большой сбор семьи начался уже после войны — все, кто выжил, списались, затем съехались. Уже при Хрущеве бабушка ездила в Рим к сестре и матери, жила у них. А в 1969-м впервые поехать во Францию, к родне, смогли родители. Их, разумеется, не пускали, и отец пошел на прием к Фурцевой. Одним из наших французских родственников был Нобелевский лауреат по медицине Андре Львов, это он пригласил родителей погостить. И отец спросил, как объяснить Львову, что их не пускают. Вскоре на поездку дали добро...

— А сейчас есть шанс собрать всех Голицыных?
— Съезд всей семьи был всего 1 раз, в 2008 году: приехало 75 человек со всего света. Но потомков городского головы я и сам собирал в Историческом музее на выставке, посвященной нашему роду. Так что да, периодически встречаемся.

— Хотелось бы узнать ваше мнение по поводу исторической памяти. Не секрет, что среди россиян сейчас настоящий взрыв интереса к семейной истории. Как считаете, нам это нужно?
— Конечно! Вне зависимости от происхождения человек должен помнить своих родных. Иногда у какого-нибудь портного или крестьянина семейная история интересней, чем у дворянина. К тому же изучать предков невероятно увлекательно: к примеру, у нас в роду был крымский винодел Лев Сергеевич Голицын. "Абрау-Дюрсо", "Новый свет" — это все его заводы... А еще один, Борис Алексеевич, был дядькой, или, по-простому, воспитателем Петра Великого. Или генерал-губернатор Москвы Дмитрий Владимирович Голицын (в 1820-1844 годах.— "О")... Он был сыном Натальи Петровны — прототипа пушкинской Пиковой дамы, знаменитой "усатой княгини", Princesse Moustache.

— А правильно ли я понимаю, что один из ваших предков вообще мог стать русским царем?
— Да, это был Василий Васильевич, он действительно формально претендовал на царство вместе с Романовыми, но в то время был в польском плену и по факту стать царем не мог. Это, правда, боковая ветвь. А вообще, Голицыны, как и Трубецкие, и Хованские, они — Гедиминовичи (от Гедимина — великого князя литовского). Родоначальник, воевода Михаил Иванович (он любил носить железную рукавицу, голицу, лишь на одной руке, отсюда и пошла фамилия) — потомок Гедимина в 8-м поколении. От меня до Гедимина можно проследить по прямой линии, а поскольку Гедиминовичи соединялись с Рюриковичами, то можно добраться и до Рюрика, тоже по прямой.

— Вам, наверное, уже надоели с этим вопросом, но не могу не узнать... Поручик Голицын, который не должен падать духом, он тоже из ваших?
— Из песни слова не выкинешь... Говорят, что текст написан каким-то офицером, кем именно — никто точно не знает, и что якобы он имел в виду конкретного Голицына. Могу сказать: этот Голицын точно не из нашей ветви. Так что это история уже какой-то другой семьи.

Настоящих педагогов, передающих свое мастерство, сейчас почти не осталось. Многие ушли из вузов. Русская классическая школа, аналогов которой в мире сегодня не найти, постепенно теряется

Помню, Сарьян (армянский живописец, член Академии художеств СССР Мартирос Сарьян) похвалил, а Серов вот так… Весь город сочувствовал моему провалу. У меня в это время еще и свадьба на носу была, а до выпуска оставалось 12 дней.

Тогда я придумал писать портрет своего знакомого скульптора Алика Ратиани. Почти 2 недели мы не выходили из комнаты. Питались только кильками в томате и черным хлебом. В итоге за новую работу "Портрет спортсмена" я получил "пятерку". Но из своей палитры, чтобы никого не раздражать, мне пришлось убрать все импрессионистические краски.

— Грузия в то время была плодородна на таланты. Там нашли свое временное убежище и будущие эмигранты, в числе которых и Марк Шагал. А сами вы никогда не хотели уехать за границу?
— Я верю, что нужно до конца довести жизнь на той земле, где родился. Я вам так скажу: когда закрыли границы, многие захотели эмигрировать в Париж через Грузию. Марк Шагал и его будущая супруга Вава (вторая жена Марка Шагала — Валентина Бродская) тоже так уехали.

И, пока Шагал ждал парома в Турцию, чтобы переправиться в Париж, он делал рисунки. Он не мог не рисовать. Спустя много лет, я нашел их в Тбилиси и передал в Московский музей современного искусства.

А что касается меня, то тетя моей жены, княгиня Лилия Андроникашвили, жила в то время в Париже и пригласила нас к себе в гости. Уже когда мы были на границе, меня пустили, а мою супругу — нет. Она была сирота. И власти решили, что мы хотим эмигрировать во Францию. Хотя таких мыслей никогда не было.

— Классической школе живописи вы учились у видных художников: Василия Шухаева, Давида Какабадзе, Серго Кобуладзе, Учи Джапаридзе, Иосифа Шарлеманя. Есть ли у современных выпускников Суриковского и Репинского институтов такие образцы для подражания?
— Для меня это больная тема. Конечно, есть наши академики, выдающиеся мастера-педагоги. Но их по пальцам пересчитать. Настоящих педагогов, передающих свое мастерство, сейчас почти не осталось. Многие ушли из вузов. Русская классическая школа, аналогов которой в мире сегодня не найти, постепенно теряется.

Я борюсь с "ветряными мельницами", пытаясь доказать, что отделение от Российской академии художеств 2-х главных институтов — Суриковского и Репинского, а также художественных лицеев — огромная ошибка.

Академия больше 2-х веков не только была центром художественного просвещения, но в первую очередь выполняла образовательные функции, воспитывала и поддерживала молодых художников, передавала свои знания из поколения в поколение.

— Неужели современных художников и скульпторов сейчас ничему не учат?
— Я имею в виду, что многие дисциплины упразднились. Например, создание монументальной скульптуры — это долгий процесс. Нужно столько шагов пройти: гипсовая форма, восковая форма, увеличение изогипсами, точечное увеличение.

Все это художник не может сделать в одиночку. Ему нужны художники-исполнители. А где этому сейчас учат? Средние учебные заведения уже не готовят мастеров-исполнителей в области скульптуры, монументальной живописи, печатной графики, декоративно-прикладного искусства.

Утрачены художественные и производственные базы Союзов художников: Всесоюзный художественно-производственный комбинат им. Вучетича, Мытищинский завод художественного литья. Раньше скульпторов отправляли на эти производства, чтобы они проходили там практику, сейчас у выпускников такой возможности нет.

— Что же вы предлагаете?
— Я выкупил 5-этажный дом в Кривоколенном переулке. Большое здание — 7 тыс. квадратных метров. Хочу сделать в нем Институт исполнительского мастерства, в котором объединились бы все забытые дисциплины. Уже подготовил концепцию. Станки специальные для шелкографии и литографии купил. Нужно только получить соответствующее постановление Правительства РФ и провести реставрацию этого здания.

— А может, просто выпускники сами не видят перспективы в своей профессии?
— Здесь вы отчасти правы. Я как-то зашел в Суриковский институт, а там — 6 девочек на скульптурном отделении и всего 1 мальчик. У меня — слезы в глазах. Никогда такого не было. Мы теряем патриотизм в искусстве, преданность любимому делу.

Академия на протяжении всей своей истории воспитывала художников, которые создавали музейные ценности. В Третьяковской галерее, Русском музее, других музеях большая часть коллекций — работы выпускников Академии.

Когда у меня спрашивают: почему я так часто рисую подсолнухи? Я отвечаю: в Москве мало солнца. Подсолнухи — это игра цвета, радость жизни, свобода живописи. Отсутствие солнца, как и тональная скупая манера письма, трагедия для меня

Это национальное достояние, гордость страны. Сегодня, окончив вуз, художники, чтобы прокормить себя, работают на покупателя, на галерею, а не на собственную идею.

Раньше существовало целевое направление на работу молодых художников, скульпторов, искусствоведов, а также система государственных заказов, получаемых через творческие союзы художников. В настоящее время такая практика утрачена.

— В Государственной Третьяковской галерее на Крымском валу 23 августа открывается масштабная выставка скульптуры. Среди участников — 50 авторов. Вы в т.ч. Чем будете удивлять?
— На выставке в Новой Третьяковке будут представлены мои работы из серии "Горожане", посвященные жизни старого Тбилиси. Можно сказать, что это — лейтмотив моего творчества. Над этими образами я начал работать еще с 1960-х годов. Продолжаю до сих пор.

— Я видела ваши мастер-классы для детей в Галерее искусств. Проводите вы их бесплатно. С какой целью?
— Я даю детям возможность мыслить самостоятельно и нестандартно. Ни в чем их не ограничиваю. Краски, кисти, холсты — все им даю, только, чтобы они рисовали и фантазировали. Важны колоритные моменты.

— Среди ваших работ есть скульптуры политиков: Путину, Жириновскому, генералу Шарлю де Голлю, например. А влияла ли политика на ваше творчество? Вот, например, ваша статуя Колумбу в Америке. Почему, с приходом нового американского президента, ее никак не откроют?
— Я никогда не играл в политические игры. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Наоборот, считаю, что только искусство может примирить людей. 126-метровый памятник Христофору Колумбу в Пуэрто-Рико я задумал в честь 500-летия открытия Америки. И мне её не просто заказали.
Я честно выиграл в конкурсе. В итоге скульптурная композиция из бронзы, в которой около 4 тыс. деталей, уже установлена. Ну что мне сделать, чтобы ее открыли: сплясать, спеть? Я свое дело выполнил. Для меня каждый , кого вы упомянули, — яркая личность, художественный образ, а не политик.

— Кстати, а вы поете, когда работаете?
— Это отец мой всегда пел, когда просыпался. А я только слушаю грузинские песни. Они мне дают нужный колорит.

— Зураб Константинович, простите за излишний пафос, но что вы еще не сказали миру? Чем хотите поделиться?
— Я ищущий художник, не могу сидеть и самодовольно рассуждать. Жизнь впереди. Много чего не сказано. Но поделиться самой важной идеей пока не могу.

— Почему?
— Украдут. Как только расскажу, мигом своруют. Работаю над проектом пока только в карандаше. Но это и правда будет уникальная вещь. Мир обалдеет.