Возможно Вас сбили с толку эти слова: «антисемит и антидрефусар». Если о Сезанне в уничижительной форме пишет антисемит Ален Рошфор, то Сезанн – еврей. Логика в этом есть, но как часто бывает не всё, что логично – верно. Я даже скажу больше, Сезанн не только не еврей, но и не дрейфусар. Яворская причислила Сезанна, а с ним и всех импрессионистов к дрейфусарам, в угоду тем идеологическим установкам, которые существовали на то время в Советском Союзе. Не секрет, что Коммунистическая партия стояла на стороне Дрейфуса.

Версия Перрюшо значительно более близка к реальности тех далёких дней:
«В марте 1903 года вдова Золя решает продать большую часть коллекций писателя – все, что она не любит, – и десять картин Сезанна будут проданы на аукционе. Эти полотна, написанные художником в дни молодости, получают высокую оценку, и, как весьма странно сообщает «Ла Газет де л'Отель Друо», «предлагаемые цены превышают назначенные», колеблясь между 600 и 4200 франками. Аукцион Золя благодаря личности покойного писателя и той громкой роли, которую он сыграл в деле Дрейфуса, а также из-за его внезапной трагической смерти возбудил к себе огромный интерес. Гневные и острые страсти, которые в свое время бушевали вокруг Золя , еще не улеглись. Воспользовавшись случаем, публицист Анри Рошфор, злобный антидрейфусар, вторично резко выступил против Золя и его единомышленников.
Установив, что на аукцион попали картины Сезанна, не имея понятия о том, что сезанновские полотна пылились у покойного романиста на чердаке, не прочитав «Творчества», ни о чем вообще не ведая, Анри Рошфор уверен в любви покойного к этой живописи и в том, что Золя – подголосок Сезанна; Рошфор путает и смешивает взгляды художника и писателя на искусство, отождествляя политические взгляды Сезанна с политическими взглядами Золя . В наставительном, не допускающем возражений тоне, свойственном некоторым публицистам, Рошфор публикует 9 марта в «Л'Энтрансижан» статью под заголовком «Любовь к уродству».
«Вчера, войдя в выставочный зал, где с аукциона продавалась частная коллекция Золя , я предполагал встретить всю группу интеллектуалов с прилизанными волосами и всех снобов дрейфусизма. Мне казалось, что они будут стоять сомкнутыми рядами, готовые разжечь восторг посетителей и прославить изысканный вкус и художественное чутье автора „Накипи“.
Но эти люди исключительно хитры. Они заранее предвидели, в каком смешном свете предстанут эти евреи и еврействующие, эти вольнодумцы до мозга костей, на фоне триптиха «Страсти господни», рядом с деревянными статуями святых мучеников и мучениц, превращающих всю коллекцию в удивительный набор религиозно-католического старья, когда-либо заполнявшего чей-нибудь дом.
Могло показаться, что находишься у торговцев «божественным» около площади Сен-Сюльпис.
Современные картины, которые он ( Золя ) смешал в одну кучу с антикварным старьем, вызывали в толпе неподдельное веселье. Здесь был десяток произведений, пейзажей или портретов, подписанных одним ультраимпрессионистом, неким Сезанном, который развеселил бы самого Бриссона.
Люди корежились от смеха перед головой темноволосого бородатого мужчины, чьи щеки, выбитые шпателем, казалось, покрыты экземой. Остальные работы этого художника можно считать прямым вызовом Коро, Теодору Руссо, Гоббеме и Рейсдалю.
Писсарро, Клода Моне и других художников, наиболее эксцентричных пленеристов и пуантелистов – тех, кого прозвали «художниками-конфетти», – пожалуй, сочтешь академиками, почти членами Академии художеств рядом с этим Сезанном, творения которого так тщательно собирал Золя .
Даже сами эксперты – уполномоченные по продаже – были смущены и, составляя каталог этих чудовищных картин, каждое полотно снабдили невразумительной пометкой: «Работы ранней юности».
Если Сезанн находился в младенческом возрасте, когда создавал эту мазню, то тут мы ничего сказать не можем Но что думать в таком случае об идейном вожде школы, владельце замка в Медане, который претендовал на такой титул, защищая и насаждая в изобразительном искусстве подобного рода нелепицы. Золя печатал статьи о Салонах, приписывая себе заслугу руководства французским искусством.
Несчастный, вероятно, никогда не видел вблизи картин Рембрандта, Веласкеса, Рубенса или Гойи? Если прав Сезанн, то все эти великие мастера кисти заблуждались. Ватто, Буше, Фрагонара больше не существует, и, как высшее проявление любви к искусству, которое дорого Золя , остается лишь одно – сжечь Лувр.
Мы часто говорим, что дрейфусары существовали намного раньше, чем дело Дрейфуса. Все болезненные умы, все ущербные души, искалеченные и неполноценные, давно созрели для прихода Мессии предательства. Когда видишь природу такой, какой ее описывает Золя и эти вульгарные художники, нечего удивляться, что честь и патриотизм предстают в образе офицера, вручающего врагу план защиты родины.
Любовь к физическому и моральному уродству – такая же страсть, как любая другая»».

Хочу добавить, что в то время слово «импрессионист» было пока ещё нарицательным для подавляющего большинства буржуа. А если вспомнить о том, что даже название своей группы импрессионисты получили в насмешку от фельетониста Луи Леруа, то станет ясно почему Анри Рошфор решил в своей статье, которая была направлена прежде всего против Золя (яростного защитника Дрейфуса), объединить его с этими «шарлатанами». В его представлении и представлении большинства это был ловкий и уничтожающий противника приём. Ну а Сезанну в этой комбинации отводилась роль главной фигуры, именно, потому, что его живопись раздражала публику в наибольшей степени. Имя «Сезанн», фактически, было синонимом слова «сумасшедший»! Да и к тому же Золя был другом Сезанна, ценившим его творчество, как предпологал Рошфор , что на самом деле было не совсем так (об этом читай Анри Перрюшо). И наконец, эта самая предаукционная выставка, которая была очень удобным поводом для «расправы», была выставкой работ Сезанна.

Это забавно, но Яворская, по сути, приняла версию Анри Рошфора с той только разницей, что для неё факт принадлежности Сезанна к дрейфусарам был несомненным признаком его «принадлнжности к прогрессивному лагерю». Именно так как требовали идеологические установки того времени. Разумеется, Сезанн не мог быть дрейфусаром, по той простой причине, что был совершенно аполитичен. Его по настоящему, интересовала только одна вещь и это искусство!

- Послушай, может ты и Бог, может ты и создал мир, но одно я должен тебе сказать: – Ты не земледелец, ты не знаешь даже азов фермерства, тебе необходимо поучиться немного.

- Что ты предлагаешь? - спросил Бог.

- Дай мне один год, и пусть все происходит, как я хочу, и увидишь, что получится. Бедности не станет.

Бог согласился и дал фермеру один год.

Естественно, что фермер просил самого лучшего, он думал только о лучшем: ни буря, ни гром, ничего опасного для урожая. Фермер получал все нужное, все благоприятное и был счастлив. Если он хотел солнца – было солнце, когда он хотел дождя – шел дождь, и ровно столько, сколько он хотел. Пшеница выросла очень высокой!

И вот фермер пришел к Богу и сказал:

- Смотри, в этот раз урожай будет такой, что даже если в течение 10 лет люди не будут работать, то еды все равно хватит.

Но когда урожай был убран, зерен в пшенице не оказалось.

Фермер был несказанно удивлен. Он спросил Бога:

-Почему так случилось, что я делал неправильно?

Бог ему ответил:

- Потому что не было возражения, не было конфликта, не было трения, ты устранил все плохое и поэтому твоя пшеница осталась пустой. Бури необходимы, гром и молния нужны, они пробудили бы душу пшеницы.