Всё о фотофиксациях

На этом то немногое, что непосредственно касалось подсудимой, исчерпалось, в остальном ответы касались Русского музея в целом и рисунка Григорьева. В частности, тех обстоятельств, которые связаны с поступлением и реставрацией рисунка, а также его фотографированием, научно именуемым фотофиксацией. Как я понял, вопросы прокурора, потерпевшего и его адвоката были выстроены как исследование возможностей незаконным образом добыть в ГРМ фотографию рисунка «В ресторане» – с тем, чтобы потом изготовить с нее подделку. Это соответствует и заявлению хранителя оригинала рисунка «В ресторане» Юлии Солонович на заседании 7 апреля («подделка была изготовлена с оригинала»), и гипотезам потерпевшего Васильева.
И это, безусловно, логично, поскольку провенанс подделки – это вопрос вопросов, с которого все начинается и к которому все сводится. С одной стороны, он важен для «дела ГРМ», с другой стороны – для определения состава той «организованной преступной группы», участие в которой инкриминируется Баснер. В обвинительном заключении среди членов группы помимо Баснер указан только Аронсон (в существование которого, к слову сказать, потерпевший до сих пор категорически не верит), поэтому через изучение персонала ГРМ обвинение, видимо, надеется сформировать группу в более обширном составе, введя в нее, возможно, и некоторых свидетелей обвинения. Правда, для всех остается загадкой, почему в ОПГ до сих пор не числится издатель Шумаков, который непосредственно и продал подделку Васильеву.
В том, что касается исследования подделки, доставленной в 2011 г. в ГРМ Васильевым, и заключения ГРМ о том, что этот артефакт является копией, ничего нового и интересного Соломатина не сообщила. Была осторожно-лаконична.

Прокурор. Фотосъемка рисунка производилась?

Соломатина. Фотосъемка рисунка профессиональная производилась для каталога 2011 года, он там воспроизведен. <…> К сожалению, мы с большой паузой выяснили для себя забытый эпизод, когда в 2009 году эта работа фотофиксировалась во время технологических исследований при подготовке к выставке <…> Это была рабочая внутренняя съемка.
– О факте фотосъемки рисунка «В ресторане» Б. Григорьева какие-то записи должны делаться согласно инструкции?
– Фотофиксация фиксируется. По инструкции 1984 года мы фиксируем все профессиональные съемки. Это такая традиция очень давняя, мы можем поднять записи буквально за 1960-е годы. А что касается рабочей внутренней съемки, сейчас она тоже фиксируется, был какой-то момент, такие прорехи были… Но это оставалось внутри музея на сервере, эта фотография была доступна, и здесь, скорее, какой-то технический огрех. <…> Сейчас все рабочие съемки уже фиксируются.
– То есть я правильно понимаю, что фотосъемка 2009 года нигде не была зафиксирована документально?
– Да, вы правильно понимаете. Просто это такой рабочий момент, один из элементов технической работы.
– А факт проведения фотосъемки в 2009 году в процессе технологических исследований каким образом был установлен?
– Я об этом узнала <…> где-нибудь в 2014 году…
– Вы узнали в дальнейшем, кто и когда съемку производил?
– Да, мы сразу уточнили эту ситуацию, были подняты в том числе и записи по реставрационным осмотрам <…> в апреле 2009 года. <…> В этот момент была произведена фотофиксация.
– А кто занимался этой работой?
– Юлия Львовна Солонович, потому что она непосредственно участвовала в подготовке выставки. (Позже Соломатина скажет, что в апреле 2009 г. рисунок фотографировал зав. отделом технологических исследований ГРМ Сергей Сирро – М.З.).
– Фотографии, сделанные в 2009 году, хранились на сервере?
– Да.
– Что это за сервер, кто к нему имеет доступ?
– Это отдел технологических исследований, который находится в Михайловском дворце Русского музея. Прежде всего имеют доступ сотрудники этого отдела. А в случае необходимости, например, и мы могли бы обратиться, если бы нам нужны были фотографии.
– К кому обратиться?
– К хранителю.
– А лица, которые не являются сотрудниками Русского музея?
– Они не имеют доступа к этому компьютеру. Это внутренний…
– Можете назвать сотрудников отдела технологических исследований, которые имеют доступ к серверу?
– Во всяком случае, имеет доступ Сергей Владимирович Сирро. <…> Это находится в распоряжении сотрудников отдела.
– Вами лично какие-либо фотографии произведения Бориса Григорьева «В ресторане», которые в 2009 году были сделаны, передавались третьим лицам?
– Нет, не передавались, еще раз подчеркиваю, я не знала об этой съемке.
– Подсудимой Баснер не передавали фотографии?
– Нет.

Какой все-таки этот прокурор милый. Видно, ожидал, что Соломатина признается: «Да, что-то передавала». И тут судебное разбирательство обогатится ценнейшим свидетельством.

Три реставрации одного рисунка

Затем прокурор перешел к вопросу о реставрациях оригинала рисунка Григорьева, поступившего в декабре 1983 г. в ГРМ в составе коллекции Окунева.

Соломатина. Эта работа поступила в плохом состоянии, что было помечено в инвентарной карточке, которую составляла Елена Николаевна Селизарова (тогда – хранитель части коллекции рисунков, в частности, и этой работы. – М.З.) в 1984 году. Она пишет о том, что рисунок сильно покороблен, поверхностно загрязнен, правый угол оборван. И все это стало причиной для реставрации, которая была проведена в музее, акты соответственно отмечены. Первый 1984-й год, 1987-й год <…> Было принято решение снять с картона и наклеить на дублировочную бумагу. Наш рисунок сейчас не на картоне. <…> Это все было отражено в материалах реставрационных.
Прокурор. А кем принималось решение о реставрации произведения Григорьева?
– Решение о реставрации принимается Реставрационным советом всегда.
– Я правильно понимаю, что реставрация была только один раз?
– Нет, реставраций было несколько, по актам сейчас можем посмотреть. Была основная реставрация после поступления коллекции, перед выставкой коллекции Окунева. Для того чтобы ее экспонировать, ее надо было привести в порядок.

– Год какой был?

– Выставка в 1987 году, а первый акт 1984 года. Далее дублировка была – 1987 год. <…> У меня еще пометка: 1995 год.
– Съемка производилась в ходе реставрации? Перед реставрацией?
– Для меня это очень непростой вопрос. Потому что и по материалам и научного архива, и Елены Николаевны Селизаровой, по материалам, когда мы запросили реставраторов, фотографии обнаружены не были. Но в то же время реставрация без фотофиксации – для меня это несколько странно.
Судья Морозова. Это обязательный элемент?
– Дело в том, что предполагалось, что работа будет подана на аттестационную комиссию. В таком случае фотофиксация должна была быть. Но работа не была подана. Мне сейчас сложно говорить за события 85, 86, 87 годов. <…> Но когда мы стали смотреть материалы, отсутствие фотографий меня удивило. Могу вам сказать, что мы запросили все службы <…>, но, к сожалению, фотографий по реставрации мы не выявили.

ГРМ: «Точки доступа»

Сказанного свидетелем Соломатиной достаточно, чтобы высказать некоторые предположения. Прежде всего надо обратить внимание на компьютер отдела технологических исследований (ОТИ, зав. – С.В. Сирро). Хотя компьютер и «внутренний», т.е. не подключен к Интернету, внутри ГРМ для сотрудников доступ к нему достаточно свободный, особенно для сотрудников отдела Сирро. В компьютере имеются фотографии картин и рисунков, так называемая эталонная база, сотрудники других отделов могут получить разрешение у хранителя на какое-то одно произведение, а потом, очевидно, смотреть и все остальное. Фиксации запроса нет. К тому же не исключено, что Соломатина описала ситуацию не такой, какова она на самом деле, а как должно быть. Но вряд ли кто-то контролирует просмотр материалов из компьютера ОТИ сотрудниками других подразделений. Вероятно, можно вывести фотографию и на принтер. Это первый путь.
Второй путь – три реставрации рисунка Б. Григорьева в 1985, 1987 и в 1995 гг. За время любой из реставраций рисунок можно было вполне сфотографировать на цветную или ч/б пленку. Вряд ли реставрируемые работы хранили в сейфах, так что доступ, скорее всего, был у сотрудников ГРМ.

Третий путь. Действительно странно, что пропали все фотофиксации при реставрации 1984 года. С 11 июня по 17 декабря 1984 г. реставрацию проводила реставратор Елена Ивановна Шашкова (сейчас она, судя по данным Интернета, работает в Эрмитаже). Это была ее аттестационная работа для получения звания реставратора высшей квалификации (каковое она не получила). Понятно, что квалификационное звание присваивает комиссия, она должна видеть работу до и после реставрации. Поэтому фотографии должны были быть, и если допросить Шашкову, она наверняка это подтвердит. Когда и каким образом они пропали – неизвестно. Полагаю, что фотографии сами раствориться в эфире не могли, их, скорее всего, выкрали для копирования или просто уничтожили.
К тому же надо вспомнить, что подлинный рисунок Б. Григорьева из собрания ГРМ был по команде следственных органов направлен для экспертизы в Третьяковскую галерею. Там была обнаружена четвертая реставрация – или, во всяком случае, некое вмешательство, якобы самое позднее, которое активно изменило авторский замысел, но которое не отражено ни в инвентарной карточке на картину, ни в реставрационных актах. Напомню, что, как сообщалось в прессе, на рисунке Б. Григорьева была произведена «интенсивная, сильно и активно изменяющая первоначальный авторский замысел запись белилами и белилосодержащими красками». Соломатина об этом четвертом вмешательстве не сказала, а от ответа на прямой вопрос о заключении Третьяковской галереи уклонилась. Ответ ее был непонятным и почему-то отсылал к причинам реставрации 1984 года. Возможно, такая была получена инструкция сверху, а «верх» для Соломатиной, как она сказала, это Евгения Петрова. Иными словами, ГРМ теперь игнорирует информацию о том, что рисунок замазали белилами. Это еще одна загадка – несанкционированные вмешательства в рисунок.
Итак, из сведений, которые сообщили свидетели Сирро и Соломатина, следует, что доступ нескольких, а возможно, и многих сотрудников ГРМ к оригиналу или фотографированию оригинала рисунка Бориса Григорьева в 1985–2009 гг., скорее всего, имел место. Был и доступ к фототеке ГРМ, где хранились фотофиксации реставрации Е. Шашковой 1984 года. Соломатина сказала, что поиск в фототеке велся, но ни к чему не привел.
Естественно, что в таких условиях сотрудник-злоумышленник вполне мог обеспечить автора подделки фотографией для копирования. И кроме того, явно нелогично – так, как это делает обвинение, – концентрироваться исключительно на фигуре Сирро и на компьютере ОТИ. «Точек доступа» в ГРМ несколько, а ищут просто там, где светло. В частности, достоверно известно, что в 1996 г. в ГРМ производился «ремонт помещений фотолаборатории и фондов сектора кинофотодокументов (фототеки) площадью 140 кв. м» (см. ГРМ: Отчет 1993–1997 / Директор Русского музея В.А. Гусев, науч. руководитель Е.Н. Петрова. СПб.: Palace Editions, 1998). А ремонт – это всегда дополнительные возможности во всех смыслах.
Наконец, вспомним в этой связи о черновике экспертного заключения по подделке, на который ссылался Андрей Васильев, – он получил его от кого-то из сотрудников ГРМ, этот документ он упоминал и в интервью, которое дал мне в декабре 2014 г., и демонстрировал его на заседании 19 марта при допросе Сирро, и, наконец, подтвердил его наличие на заседании 17 апреля (хотя с собой черновика Васильев и не имел). Тут важно, что официально черновик Васильеву не передавали. Что, безусловно, доказывает: из ГРМ можно без труда получить документы внутреннего документооборота, которые официально считаются недоступными. Васильев постарался – и получил. Значит, любой может – и документ, и фото.

Музей насторожился

А затем прокурор попросил огласить информационное письмо заместителю министра культуры А. Бусыгину, подписанное 15 августа 2012 г. двумя заместителями директора ГРМ, И. Карловым и Е. Петровой.
Есть такой анекдот: Штирлиц идет с женой, раздался выстрел, жена упала. Штирлиц насторожился. В 2012 г. ГРМ тоже насторожился, поскольку в прессе появились материалы, инициированные А. Васильевым и неприятные для ГРМ. Музей насторожился и отреагировал анекдотически. Судья текст письма прочитала, привожу лишь фрагмент:
«Право доступа к данному произведению имел только хранитель фонда. А также сотрудники музея, которым произведение выдавалось в случае производственной необходимости <…>. Кроме сотрудников отдела рисунка (четыре фамилии. – М.З.), сотрудников отдела реставрации, принимавших произведение на хранение и непосредственно участвовавших в реставрации (три фамилии, в том числе Шашкова. – М.З.), а также хранителей экспозиционного сектора (две фамилии. – М.З.), к произведению никто не имел доступа».
Итого девять сотрудников, но есть еще компьютер в ОТИ с относительно легким доступом к фототеке и такие мелочи, как рисунок на рабочем столе у реставратора, который, скорее всего, не прятали в течение полугода, пока Шашкова занималась реставрацией. Так что возможностей было много.
Затем в письме двух замов указано: «За все время хранения произведения в отделе рисунка произведение фотографировалось единственный раз для каталога выставки Бориса Григорьева (2011 г.) фотографом Дороховым 19 октября 2010 г.», что, как теперь известно, не соответствует действительности.

После чего в письме неуклюже отводятся подозрения от ГРМ: авторы пишут, что неизвестно, что делалось с работой Григорьева в 1913–1946 гг. (вторая дата – приобретение рисунка Окуневым), а также в 1946–1984 гг., когда работа еще находилась в коллекции Окунева. Намеки не очень убедительные, поскольку при жизни Григорьева (а он умер в 1939 г.) рисунок не могли подделать, а потом это не имело смысла, поскольку в СССР Григорьев считался белоэмигрантом (в 1919 г. бежал из Петрограда на лодке через Финский залив), и подделывать его работы вряд ли кому-то пришло бы в голову. Да и никакой коммерческой ценности поддельная картина Б. Григорьева не имела вплоть до конца 1980-х годов.
Пик интереса к русскому авангарду приходится как раз на то время, когда в России возник арт-рынок, т.е. когда рисунок уже находился в ГРМ.
Ну а после всех событий 2012-го и следующих годов ГРМ отреагировал административными мерами, т.е. ужесточением строгостей. Теперь любая, в том числе и рабочая, съемка должна фиксироваться; наверное, придумано еще что-то. Но имеющаяся информация подсказывает, что невозможно создать систему, при которой несанкционированный доступ к фотографиям всех работ, хранящихся в фондах, а также к самим работам будет закрыт с гарантией в 100%.

Парадокс состоит в том, что лекарство от подделок скрыто не в предельной закрытости, а в предельной открытости. То есть в создании полного каталога 100% единиц хранения – многотомного издания, которое будет доступно всем: и коллекционерам, и дилерам, и экспертам, и тем, кто производит подделки. Тогда будет достоверно известно, что ГРМ хранит. И любая копия будет вызывать опасения.

И надо сказать, что по этому единственно верному пути музей уже идет. Как мне сообщили, ГРМ издает генеральный каталог собрания живописи (все картинки и расширенный формат сведений) XVIII – первой половины ХХ вв. За XVIII – первую половину XIX вв. каталог издан полностью. Вторая половина XIX в. – издан только один том (то ли до буквы «И», то ли до «К»). Каталог живописи первой половины ХХ в. издан целиком – сейчас выходит последний том, затем будет еще том пропущенных и неизвестных художников. Потом начнут издавать вторую половину ХХ в. По остальным отделам генерального каталога еще нет. Причем замдиректора по науке Е. Петрова торопит сотрудников, как считают некоторые – «с недопустимым ускорением» в ущерб научному качеству. Как бы то ни было, но Евгения Петрова права, когда заставляет ускорить работу. Ведь только такой каталог мог бы остановить эпидемию подделок произведений из собрания ГРМ.
К сожалению, ни одного тома каталога нет в Интернете. В РНБ каталог ГРМ почему-то не попал не только в генеральный электронный каталог, но даже в служебный каталог отдела эстампов, хотя семь томов (1–3 и 8–11), касающихся живописи, там обнаружились. Но читатели об этом не знают, я нашел их с трудом.

Так или иначе, но допрос Соломатиной оказался полезным. Вновь выясняется: эффективный контроль над информацией (фотофиксациями, к примеру) и иными действиями в отношении произведений искусства в ГРМ отсутствовал. Немало нового и интересного на этот счет мы наверняка услышим и на ближайших заседаниях. Как ни смешно, но суд – единственная возможность узнать что-то о внутренней жизни Русского музея, отнюдь не такой прекрасной и идиллической, как это представляют официально.

Журналист З. Арсеньева писала 14 лет назад о попытках выяснить детали кражи рисунков Филонова из ГРМ: «Все попытки провести журналистское расследование провалились. Стоит произнести в присутствии какого-нибудь сотрудника музея слова «рисунки Филонова», и твой милый собеседник разительно меняется. Ледяное лицо, недоумевающий взгляд <…>. Один старший научный сотрудник сказал: «Поскольку многие люди, которые могли бы быть причастны к этому делу, еще живы, здоровы и влиятельны, вам никто ничего не скажет»».
Тактика не поменялась, и только обязанность давать показания в Дзержинском суде позволяет узнать хотя бы что-то. Даже несмотря на то что «многие люди, которые могли бы быть причастны к этому делу, еще живы, здоровы и влиятельны».

Михаил ЗОЛОТОНОСОВ
http://www.online812.ru/2015/04/29/018/