Медведева Катя
Ангелы Кати Медведевой

В чем заключается очарование живописи Кати Медведевой? Почему мы называем ее ласково, по имени, как девочку – Катей? А не по-взрослому – Екатериной Ивановной? Почему на ее выставки ходит народу больше, чем на экспозиции привозных шедевров? Секрет Кати Медведевой разгадать непросто. Ее творческая биография похожа на сотни других историй художников-любителей.
Она родилась в крестьянской семье, в деревне Голубино Белгородской области, в 1937 году. Ранние воспоминания связаны с голодом и ужасами войны. В 1947 году осталась сиротой и воспитывалась в детдоме в городе Шуша (Азербайджан). Работала ткачихой в Баку, училась в культпросветучилище. Рисовать Медведева начала поздно – в 39 лет, когда была реквизитором при народном театре в одном из клубов Кисловодска. Тогда впервые увидела, как художник пишет картину, и решила сама попробовать. Рядом оказались неординарно мыслящие люди, и через полгода в этом же клубе была организована ее самая первая персональная выставка. В 1982 году состоялась ее первая персональная выставка в Москве. Тогда же она перебралась в столицу. Писала картины, дружила с художниками, из «лимитчиц» пробилась в москвички. Всегда находились люди, которых ее живописные образы поражали в самое сердце. Да и сама она – темпераментная, экстравагантная, острая на язык и добрая душой – была жемчужиной в пестром ожерелье московской богемы.
Она много занималась самообразованием, ее влекло все красивое, возвышенное, духовное. После прочтения автобиографической книги Майи Плисецкой Катя, как она рассказывает, поняла, что жизнь у балерин – самая трудная в мире. «Теперь я знаю: балерины, как и дети, – живые ангелы. Только по земле ходят» – считает Катя. Она рисует балет уже десять лет – с 1995 года. Бесконечные вариации на темы «Ромео и Джульетты», «Жизели», «Лебединого озера», изображения балетных классов и репетиций...
Как-то на выставке ее картин в Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, куда по выходным стояла очередь, дама, считающая себя принадлежащей к кругу эстетов, пренебрежительно бросила: «Да она совсем не умеет рисовать!».
А ведь это «умение» и есть то, что отталкивает художественно образованную публику от слащавого салонного искусства. Неумение Кати – неподдельное, хотя она – по другой шкале отсчета – блистательный рисовальщик. Но рисует по велению души, а не по законам школьной выучки.
Творчество таких художников, как Катя Медведева, искусствоведы определяют термином «наивное». Оно стоит вне направлений, вне моды, но постоянно привлекает к себе внимание ученой публики, самых профессиональных из числа профессионалов-художников, которые, изучая произведения самоучек, черпают в них многое для себя.
Впервые народное и профессиональное встретились в «Русских сезонах» Сергея Дягилева. Эскизы костюмов к сказочной сюите Анатолия Лядова и «Лисице» Игоря Стравинского, сделанные Михаилом Ларионовым, сохранили для потомков живое свидетельство интереса русских футуристов к примитиву. Так они в 10-20-е годы ХХ века обобщенно называли и лубок, и скифских каменных баб, и наивное искусство самоучек. Живая стихия народной жизни, выплескивавшаяся на сцену дягилевских постановок, поражала экзотичностью привыкшую ко всему парижскую публику. За несколько десятков лет до того Париж уже был покорен испанским балетом – эти впечатления сохранились в знаменитых картинах Эдуарда Мане. Его современник Эдгар Дега всю жизнь рисовал балерин: в классах, за учебой, отдыхающих после репетиций. Мир балета, в центре внимания которого – человеческое тело, пластика движения – всегда притягивал художников.
Но если великие мастера истории искусств за кулисами фиксировали рабочие, не предназначенные для показа моменты и движения, то Катя увидела картины сценической жизни по-своему. Необычные ракурсы, странные, порою угловатые позы Катиных балерин, их непропорциональные конечности – все эти образы соединяют в себе то, что должен видеть зритель и что видит лишь один художник: не только театр, сцену, но и жизнь, характер, судьбу.
Вообще-то Катя любит все красивое, нарядное, она хочет сделать свое искусство частицей того сверкающего парчево-бархатного мира, который лучше всего олицетворяет Большой. Многие картины художницы, которые можно было бы называть объектами, выполнены не на обычном холсте, а по специально загрунтованному бархату, по узорчатой блестящей ткани, изготовленной, похоже, вовсе не для картин, а для церковных облачений. Излюбленный цвет балетных серий – голубой. Классический балет мы обычно видим в белом, но Катя пишет своих ангелов-балерин в пачках цвета небесной лазури. Их огромные изумленные глаза и кукольные рты напоминают не о лицах великих балерин, а о гриме клоунесс.
Художница как будто неосознанно выявляет архаическую природу театрального зрелища. Она видит в артистах участников колдовского действа или шутейных персонажей народного праздника. Вот эта смесь гротеска и магии, наверное, и является самым завораживающим в череде балетных картин Медведевой.
Свежесть ее восприятия во многом обусловлена впечатлениями горожанина в первом поколении. Большой театр как символ отечественной культуры – это, конечно, прекрасно, но в парадном своем воплощении подобный образ слегка приелся. Катя Медведева смотрит на культовый театр по-другому. Она – тот самый искренний и верный поклонник Большого, человек из народа, которому так любят служить творцы. Она не боится пафосных сюжетов. Образ родины – России, религиозное переживание, воплощенное в изображениях храмов и святых, – важнейшие темы многих ее работ. И всюду масштабность и точность взгляда соединяются с раскованной широтой движения, с тягой к гиперболе, с декоративной узорчатостью...
Можно предположить, что не все завсегдатаи Большого согласятся с Катиным видением их любимых спектаклей. Что ж, это вполне естественно – ведь взгляд художника глубоко индивидуален! Впрочем, каждая новая выставка неизменно умножает число Катиных поклонников. Возможно, людей трогает то, что она обнажает беззащитность своей души с такой открытостью, на которую они сами не способны. Вот дрожь, напряжение, восторг – калейдоскоп ощущений балетного зрителя, отразившийся в мелькании ангелов-балерин. Вот благоговейное отношение к сцене, которое может испытывать современный человек, на своем пути к овладению культурой.
Сама Катя Медведева по природе артистична. Ее манера одеваться, держать себя – совершенно индивидуальны. Сколько наших прославленных художниц задумываются о своем имидже! Кто-то одевается только в черное, кто-то придумывает о себе легенды, кто-то делает косметические операции, дабы сохранить вечную молодость. Катя не стесняется ни возраста, ни фигуры, ни взглядов окружающих. Кто видел ее в круглой черной шляпке с полями, согласится, что эту сложную деталь дамского туалета она умеет носить с особой элегантностью. Ее пестрые блестящие одежды никогда не покажутся крикливыми, хотя сразу выделяют Катю из толпы.
«Большой театр – большая ответственность» – каламбурит художница в ответ на вопрос о том, какое место балетная тема занимает в ее творчестве. За шуткой, за угловатым, будто небрежным рисунком прячется огромный труд. Катя говорит, что очень любит смотреть балетные спектакли, но еще больше любит их рисовать. Здесь она сама творит движение. За каждой картиной кроются долгие часы изучения. Вместо зарисовок, сделанных прямо на спектакле, под рукой у Кати видеокассета. Прежде чем создать собственный живописный аналог, каждое движение, каждую сцену можно просмотреть десятки, сотни раз.
Часто художница смотрит на своих балерин сверху – тогда они выглядят прекрасными бабочками, присевшими на освещенной поляне, расправив свои драгоценные крылья.
А иногда ее балетные сцены будто бы навеяны хрестоматийными пушкинскими строками, посвященными «русской Терпсихоре»:

Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она ,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.

Так же, как балету, Катя буквально поклоняется Пушкину – герою многих ее произведений. Цельность душевного склада заставляет ее обращаться к великим ценностям мировой культуры.
Катя осмысляет не только свои сюжеты, но и место художника в мире. Она говорит: «Художник – тот, кто ни на кого не похож. А иногда на выставке смотришь, картины одинаковые, а фамилии разные. Художники и сильные и слабые, уже должны быть благодарными за то, что рисуют. Это так прекрасно! Картина – это молитва, кто как молится – такая и работа. О деньгах нельзя думать, когда пишешь, потому что, когда пишешь, то как бы беседуешь с Богом. А хорошая картина свою стенку да найдет. Кто рисует, уже спасен от многого, общение – самая трудная и необходимая вещь».
Определенный оттенок моральной дидактики, проповедничества вообще присущ представителям наивного искусства. У Кати Медведевой поучительная интонация ненавязчива. Эта интонация нужна, необходима. Ведь современное искусство уже давно только перефразирует, пародирует, переворачивает смыслы, боясь скомпрометировать себя хоть какой-то моральной идеей.

А наивный художник по-прежнему верит, что искусство – это учебник жизни. Как же полезно порой заглянуть в этот учебник и узнать, что детские, прописные истины и сейчас для кого-то верны! И что есть люди, верящие в то, что творчество должно нести добро, как свет, в дома людей.

Ксения Богемская,
доктор искусствоведения