Александр Ройтбурд…скорее всего, гений, но его картины…монструозны…физиологичны…отталкивающий…вел икий и ужасный…
(сейчас будет традиционная постмодернистская фишка уже давно ставшая попсовой: «на самом деле»).
На самом деле все эти определения отчасти справедливы, но только с оговоркой: в рамках искусства.
Да, Ройтбурд не пощадит и не пожалеет никого и ничто: традиции, авторитеты, общечеловеческие ценности и узконациональные догмы он разделывает на своих холстах так, что только шмотья летят, однако, неизбежно встает вопрос – зачем?
Очень просто – ТАК НАДО! Это диктует, нашептывает и подсказывает внутренняя логика живописи, искусства, которому он служит с самоотдачей жреца и неистовостью пророка.
Подобно всесильному джинну восточных сказок он облетает вселенную, пронизывает пространства, смыслы и эпохи, оставаясь при этом в вольно избранном подчинении : « Я РАБ ЛАМПЫ!»
Он умеет держать удар и может ответить – новой серией или акцией, проектом или статьей, комментарием в жж или просто выпяченной губой… попробуй, достань его – он раб лампы, а она хранит в себе священный огонь, а ну ка, отними!
Ройтбурд соединяет язык жеста традиционных обществ, его быт и общение продолжают быть художественным актом, и западное восприятие «через проекцию идеи», выраженную одеждой, должностью, речью. Он иерархичен, но только для того, чтобы заявить: «Я ГЛАВНЕЕ!»
И если искусство потребует быть нежным в разгар духовной битвы, он станет нежным посреди топота боевых слонов и воплей поверженных неприятелей, пропустит их сквозь себя и уйдет, улизнет в мастерскую: 50 картин за год – его обычная норма.
Его поспешно записали в «дедушки» украинской живописи. Ну что ж, попробуйте, потягайтесь с дедушкой…
Он подсмотрел и почувствовал эту неистовость у своего учителя Валерия Гегомяна, художника, который еще совпадет со своим величием. У Юрия Егорова, чье расплавленное море вложил в свой искусствоведческий диплом. У Вали Хруща, Владимира Наумца, Сергея Лыкова. Он не уступал в искусстве нагромождения терминов и интерпретаций, доходившему почти до зауми, Юре Лейдерману, а в серьезности стеба Сереже Ануфриеву. Он заводился и заводил всех, останавливал на улице и кричал: «Иди, делай искусство!».
Одесса плодит таланты, но иногда получаются гении. «Гении места» или образа действия. Фигуры, связующие поколения, всякий раз доказывают, что существует одесская культура со своим фольклором, языком, традицией и способностью к живому росту. Владимир Издебский, Валентин Хрущ, Александр Ройтбурд.

Он ведет диалог о форме с Сезанном и метафизике с Де Кирико, препарирует проблемы телесности с Франческо Клементе и психоанализа с Максом Эрнстом, он любит посмеяться, но это смех жреца на перекуре: « а вот сейчас пойдем и займемся делом…» .
Конечно, как и любой, кто что-то делает, Александр открыт для критики. А так же для зависти, клеветы, сплетен и слухов. «Каждый может убить его». Ему это как с гуся вода. Любое нападение мгновенно вводится в дискурс, обрастает цитатами и комментариями, становится текстом, а с текстами Ройтбуд знаком давно.
Во времена, когда могли притянуть за номер журнала «А-Я» и дать срок за экземпляр «Архипелага»
он уже доставал где-то Пригова и Леви-Стросса, Сергея Четверткова и Витгенштейна, Хайдеггера и обэриутов. Он и сейчас знает наизусть больше поэзии, чем некоторые прочли за целую жизнь, только вот все реже находятся поводы для чтения стихов.

Сегодня тем, кого он заставлял хулиганить, кто раздражал и соцреалистов и шестидесятников уже по сорок лет. Они не то чтобы ходят в молодых, скорее молодятся. Одни уехали и стали москвичами, израильтянами или штатниками. У других все, что они сотворят, проплачено галереями и выставляться просто так им не к чему. А вот он не комплексует по поводу возраста, пьет одесское сухое вино с молодыми, по несколько раз в году летает к родителям за океан, по прежнему барражирует между городами и пишет, пишет, пишет…Куда стремится твоя душа, Ройт-Бурд, красная борода, за каким зеркалом скроется художник, где эта кастальская заводь?

«Неисповедимы пути Господни, но все они ведут в Одессу…»


Сергей Князев