Вернуться   Форум по искусству и инвестициям в искусство > Дневники > sur

Рейтинг: 5.00. Голосов: 2.

Некоторые эссе Тельмана Зурабяна

Запись от sur размещена 14.09.2010 в 18:05

ГЕВОРГ БАШИНДЖАГЯН
И все же далекий зов Афродиты вывел из спячки тифлисского обывателя. Красивый элегантно одетый молодой человек, о котором поэт скажет: «Поэзия тишины его пейзажей лежала на его лице,— глаза — зеленовато-голубые, цвета моря; приятный голос, деликатные манеры»,— это сделал он.

Деликатность, однако, не помешала художнику быть настойчивым. Тифлис хотел было повернуться на другой бок и снова погрузиться в сон, но молодой человек напомнил о себе. В Тифлисе появился художник, сознающий, что искусство требует к себе уважения.

Геворга Башинджагяна можно уподобить лавине, обрушившейся на косность и равнодушие, ветру, пронесшемуся по мглистым, безлюдным улицам, свежему потоку воздуха, распахнувшему закрытые окна и двери.

Энергия и страсть мятежной души сумели перебороть безучастность и слепоту окружающих. Не то, чтобы с его появлением в Тифлисе стали проявлять огромный интерес к искусству, но равнодушие было поколеблено. Появись он раньше, вероятно, выжил бы и салон Мирзояна.

Еще не кончился торжественный вечер, на котором награждали лучших студентов Петербургской Академии художеств, а молодой ученик Клодта Геворг Ба-шинджагян уже собрался в путь, движимый неистребимым желанием работать, лелея робкую надежду пробудить в земляках интерес к живописи. Серебряная медаль Академии позволяла надеяться на хороший прием со стороны немногочисленных любителей искусства города Тифлиса.

Он приехал в Тифлис в 1883 году и сразу же уехал в родной Сигнах, город детства; его всегда можно было увидеть с неразлучными походными спутниками: этюдником, складным мольбертом и длинной палкой в руке.

Он знал чуть ли не все уголки Кавказа, исходил его вдоль и поперек. Его внимание привлекало все: равнина, окутанная густым серым туманом, погруженная в глубокий сон, медленно восходящее солнце и золотистая дымка над горным склоном, реки, поля, рощи. Род ная природа побуждала к бесконечному поиску, окрыляла, он улавливал формы, движения, краски, писал небольшие этюды, а потом, уже в мастерской, они перерастали в большие полотна. Он работал вдохновенно и писал Арарат в разное время дня, Эльбрус, Ала-занскую долину, реки Куру и Араке, Санаинское ущелье, Черное море, ездил в Ани, зарисовал Кафедральный собор, побывал у других армянских памятников.

Творческое рвение вознаградило художника, принесло ему славу. В том же 1883 году Башинджагяну удалось устроить первую персональную выставку — поистине диковинка для тогдашнего Тифлиса. К безлюдным картинным залам была протоптана первая тропа!

О художнике заговорил город, писали газеты. Потом состоялись вторая, третья выставки, потом картины Башинджагяна покинули Тифлис, побывали в российских городах, в Париже, он участвовал в девятнадцатой выставке Петербургского общества художников, устроенной в Москве. Там его работы удостоились высокой похвалы, была отмечена их значительность и масштабность, сочетающиеся с лиризмом.

В конце девятнадцатого века Башинджагяна по праву считали первым художником Тифлиса.

Творчество выдающегося живописца Геворга Захаровича Башинджагяна заняло свое достойное место в армянском изобразительном искусстве.

О его творческом и жизненном пути говорилось немало, мне бы хотелось сказать несколько слов о его роли в армянской культуре, хотя и этот аспект освещался не раз. И все же появление художника в Тифлисе было своевременным. Пылкость, страстность, большая любовь к искусству сплачивали вокруг него людей — тех, кому было дорого будущее родной культуры; свои чувства и мысли Геворг выражал не только кистью, но и пером. Его статьи в газетах читались с большим интересом. Он внимательно следил за развитием армянской художественной жизни, старался не пропускать ни одного творческого диспута. С ним считались, его похвала окрыляла не только начинающих, но и признанных.

Влюбленный в культуру своего народа, он вносил в свои размышления об армянском зодчестве истинную поэтичность, его рассуждения были сродни поэзии. В то же время он не стал членом созданного в 1916 году Союза художников-армян, потому что был убежден: искусство интернационально, ему чужды национальные разграничения. Друзья пытались уговорить его. Те самые друзья, которых он уважал, те, кто посещал его мастерскую чуть ли не каждый день, с кем вместе он размышлял не только о природе прекрасного, но и об исторических судьбах своего народа, убеждали его, говорили, что без национальной почвы, без сохранения национальных традиций не может развиваться мировая культура, что космополитизм — враг прогресса в искусстве. Башинджагян выслушивал их доводы, со многим соглашался, а в Союз все равно так и не вступил.

О нем с любовью отзывались русские и грузинские интеллигенты, в нем они видели близкую душу, человека, который стремится понять их не меньше, чем каждый из них самого себя.

Широкая необъяснимая земля восхищала его своими бесчисленными красками, разноязычием. Он упивался Шекспиром, искал объяснения своим радостям и думам в Льве Толстом, Пушкине, Чехове, в Мопассане или Доде.

Красочные пятна, фрагменты на картинах перекликались с поэтической строкой, он отходил от мольберта и раскрывал полюбившийся томик стихов. Художник знал наизусть много стихов, целые главы из поэм. Он так хорошо знал все, связанное с поэмой «Витязь в тигровой шкуре», что даже специалисты советовались с ним, делились своими гипотезами.
Помимо искусствоведческих и публицистических статей он писал рассказы, был автором пьесы, еще в молодости интересовался театром, выступал в любительских спектаклях — то были порывы одинокой души, стремящейся вырваться из будней к яркому, небудничному.

Ранняя смерть отца, нужда, роль старшего в семье, взявшего на себя бремя семейных забот, развили в нем сострадание к бедности, к простым людям. Он хорошо знал их быт, досуг, привычки.

На всю жизнь запомнил он свое трудное детство. И то, что этот ревнитель классики любил фольклор,—это тоже шло из детства. Теперь можно понять кажущуюся на первый взгляд несообразность — его особую любовь к ашугам. Он знал их, любил слушать их песни. Они, в свой черед, считали его другом, рассказывали ему о своих горестях. Он помогал народным певцам чем мог, был рядом с ними в тяжелую минуту. Его не раз видели скорбным, шедшим за гробом какого-нибудь зурначи или ашуга. Когда умер известный тифлисский ашуг Азири, художник взял на себя все заботы о похоронах.

Он боготворил Саят-Нову. Тридцать лет терпеливо, по крупице собирал сведения о великом поэте, доско-нальнейше изучил его творчество, перевел ряд его произведений с грузинского и азербайджанского, исправил неточности, вкравшиеся в грузинские стихи.

Художник обратился к творчеству Саят-Новы как раз в то время, когда память о нем заволакивалась темной завесой забвения, он обрушился гневно на тучное одурманивающее невежество, стряхнул пыль со святыни. Его громкий голос, звучавший на вечерах и со страниц газет, заставил всех, даже знатоков, посмотреть по-новому на великое наследие поэта.

Он опубликовал в газете обращение к армянскому народу, где упрекал соотечественников в равнодушии к памяти того, чье сердце и лира заслужили бессмертие, того, кто пал от руки завоевателя, защищая свою веру. Художник призывал воздвигнуть памятник на могиле поэта. Он считал, что это дело не только имущих, но и простых, бедных людей, что надо создать фонд Саят-Новы и пусть каждый пожертвует сколько сможет.

Через полтора года после обращения, во дворе армянской церкви Сурб Геворг, на могиле Саят-Новы спало покрывало с памятника, сооруженного по эскизу
самого Башинджагяна: его открыли под звуки зурны и д'ола, при опущенных знаменах ремесленных объединений — амкарств. Сюда пришли писатели, художники, музыканты, мокалаки, карачогели, кинто, ремесленники, все, кем был красен старый, добрый Тифлис, пришли с алыми розами на груди...

Башинджагян умер в 1925 году шестидесяти восьми лет от роду. Выполняя последнюю волю мастера, его похоронили рядом с любимым поэтом.

Всю жизнь он стремился к познаниям. В двадцать семь лет он поехал в Европу изучать классиков, побывал в Италии и Швейцарии. В более зрелом возрасте, в сорок два года, посетил Париж. В Париже был дважды, во второй приезд прожил в нем около двух лет.

Новые веяния во французском искусстве, мягко говоря, не трогали мастера, хотя в некоторых его работах наблюдается влияние французского искусства. А когда вслед за импрессионизмом и постимпрессионизмом нагрянул поток новых «измов», он уже не скрывал своего неприятия к современной живописи, высказывался о ней с едким сарказмом, возмущался «чудовищными формами», равно как и «писателями и критиками, которые ярко расписывают бездарную чушь, убеждая зрителей, что подобная бессмыслица — произведение искусства, которое поймут лишь будущие поколения».

Тот, кто хотел бы упрекнуть мастера в нетерпимости, не должен забывать: Башинджагян жил и творил не в Париже, он приехал туда уже сложившимся художником, подверженным творческой инерции, поглощенным другими задачами. Он был слишком углублен в свое искусство, чтобы сразу воспринять новое, нагрянувшее, неожиданное.

Все свои силы, стремления, всего себя он отдал тому, чтобы восполнить огромный пробел армянской художественной мысли, без чего невозможно было дви-чуть вперед армянское искусство.
Размещено в Без категории
Просмотров 12348 Комментарии 0
Всего комментариев 0

Комментарии

 




Часовой пояс GMT +3, время: 18:30.
Telegram - Обратная связь - Обработка персональных данных - Архив - Вверх


Powered by vBulletin® Version 3.8.3
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot