Вернуться   Форум по искусству и инвестициям в искусство > Дневники > Gnesterov

Оценить эту запись

"НАБЛЮДАТЕЛЬ" Елена Попова

Запись от Gnesterov размещена 08.09.2020 в 17:17
Обновил(-а) Gnesterov 09.09.2020 в 12:45

[IMG][/IMG]

Григорий Нестеров, "Глаза", картон,пастель, 25х45 1993




ЕЛЕНА ПОПОВА



НАБЛЮДАТЕЛЬ

МОНОЛОГ




В купе скорого поезда г-н Н.
Он и поезд - главные действующие лица этой истории.
Поезд врывается в рассказ г-на Н. неумолимо, как голос Судьбы, как бег Времени.
Захлебывающийся шум колес, молчание остановок.
Привычка не эамечать ни того, ни другого, как мы привыкли не замечать,
как дни незаметно переходят в недели, а годы в десятилетия.
Движение во времени и пространстве.

Н.(какое-то время молчит, расслабленно покачивается в такт движению поезда,
искоса наблюдает за своим невидимым зрителю спутником.
Неожиданно). Вам нравятся мои туфли? Тогда я вас убью.
Три доллара! Не верите? Клянусь! Они стоят три доллара! Италия...
А в этой стране знают толк в коже, как когда-то знали толк в Искусстве...
Где я их купил? На базаре в Тель-Авиве... Да, всего за три доллара!
Но я вам скажу, это тоже работенка — ходить по базарам в Тель-Авиве.
Нет, я не еврей... Похож? Значит, хорошо слился с окружающей средой, да, неплохо мимикрировал...
(Смеется.) Этого не отнимешь. Как я туда попал? Да уж попал! Занесло...
Северо-восточным ветром! Господь Бог дунул - и вот ты уже на другой месте!
(Смеется. Помолчал.) У меня там маленькая квартирка...
Если хорошенько протянуть ноги - как раз попадешь на кухню...
(Подумал.) Маленькая, но моя. Ячейка в громадном улье...
Среди черных, желтых, красных евреев всех стран, которые явились туда, чтобы жить им было лучше.
Заметьте, — на земле, по которой ходил Иисус Христос!
(Подумал.) Да! Опять идет великое переселение народов!
Одни двигаются - туда, другие - сюда... Как когда-то толпища варваров.
Народы появлялись где-то там, в таинственных земных недрах, потом исчезали...
Все это было, я думаю, в свое время грандиозно и глобально...
Брели по азиатским пустыням, по германский болотам, гремя утварью...
Вар, Вар, отдай мои легионы!
Хотя цель у них у всех, у всех этих первобытных... была простая, как стакан с водой - получше жить.
Что тогда, что сейчас. Так что, не будем задирать нос! За полтора тысячелетия мы не очень-то изменились...
(Помолчал.) Не хотите на вторую полку? Ну, мне ее уже не одолеть.
А в детстве я обожал ездить на поезде... на второй полке...
Читать какую-нибудь приключенческую дребедень, что-нибудь грызть, мечтать...
О чем я мечтал? О чем может мечтать девятилетний мальчишка?
О солдатиках, машинках, дальних странах... О том, как стану, создам, воплощу!
Вы никогда не мечтали -стать, молодой человек?
(Подумал.) Времена меняются, вы моложе. Куда едем?
Конечно. Совершенно не обязательно отвечать. Я понимаю - дела. (Помолчал.)
Диалога не получается, но вы меня слушаете, это уже хорошо. Я - бывалый человек, мне есть чем поделиться.
Куда еду я? Об этом в двух словах не расскажешь...
Не обязательно рассказывать? Я понимаю, это вопрос риторический.. Форма вежливости...
Да, нам совершенно не обязательно что-то знать друг о друге, чтобы провести вместе несколько часов...
(Подумал.) Однако, вы заблуждаетесь.
Если человеку что-то нужно на этом свете, так это - другой человек.
Если вы этого не понимаете сейчас -- поймете позднее.
Не спешите... Знание придет к вам тогда, когда вы будете к нему готовы.
И ни часом раньше! Все предопределено.
(Подумал.) Где-то там, на небесах... в божественном свитке записаны и моя и ваша жизнь...
(Подумал.) И даже то, что мы вместе будем ехать в одном поезде и в одном купе -- из пункта А в пункт В!
Вы не верите в эти забубоны? Ну что ж, я только что сказал - ваше время еще не пришло.
(Подумал.) Наверняка в этом свитке было записано, что я должен буду пережить войну.
Я кое-что хлебнул, но, знаете, не очень люблю вспоминать это время.
Только представьте - вот так же я ехал в поезде, когда его бомбили.
Гнусное ощущение. Особенно для ребенка.
Да, ощущение на всю жизнь. Все вокруг орали, как сумасшедшие и хватались за свои узлы.
На мать напало что-то вроде нервного тика, она задыхалась и не то вскрикивала, не то всхлипывала...
«А!... А!... А!» Потом в темноте... в совершенном безумии мы бежали по какому-то лесу...
Те, кто уцелел... Но это тоже, наверное, неинтересно...
Интересно то, что все мы тогда выжили... Я имею в виду семью.
В эту бомбежку, потом в этом лесу...
Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...
Так писал довольно известный макаронник... Он в жизни кое-что понимал.
(Подумал.) Мне было двенадцать лет. Младший брат потерял сандалик, я тащил его на руках...
Помню, он был страшно тяжелый... Я плакал, что он такой тяжелый...
Я его за это почти ненавидел! Я даже пару раз дал ему тумаков...
Но он только цеплялся за меня руками...
(После паузы.) Самый младший был у матери в животе.
Потом он родился и через несколько месяцев умер, кажется, от дизентерии...
И тот, которого я тащил, тоже умер, довольно глупо погиб...
уже потом, когда мы вернулись из эвакуации...
Это уж наверняка было записано в Великой небесной книге!
Смерть двоих детей - моих братьев. Они заплатили за меня кармические долги...
(Помолчал.) Мы жили в чистых, светлых, больших комнатах...
Мать меня обожала! Все плохое было позади.


Г-н Н. помолчал, прислушиваясь к шуму поезда.


Отец шел по служебной лестнице, как говорится, - вперед и вверх!
Его любимым рассуждением было рассуждение о правильности пути.
Он был ниже меня на голову, гораздо плотнее.
Когда он считал нужным что-то мне высказать, он раскачивался с носка на пятку и
обратно.
Вот так. Главное, - говорил мой отец, - выбрать правильный Путь.
И идти по нему, не сбиваясь.
Мой папаша принадлежал к племени резонеров.
Не дай бог, - говорил мой папаша (он писал слово Бог с маленькой буквы),
не дай бог, молодому человеку сбиться с Пути, тогда он погиб, он изгой.
Он будет околевать в канаве на обочине жизни,
мимо которой бодро шагает все остальное оптимистично настроенное человечество.
А этот, сбившийся с Пути молодой человек,
будет околевать в канаве, заглатывать нечистоты и даже приблудный пес будет его счастливей!
(Помолчал.) При этом он смотрел на меня пристально, внимательно, как будто я что-то прятал от него в карманах.
И раскачивался. Вот так! С носка на пятку, с носка на пятку! С носка на пятку!
(Подумал.) В этом было что-то, если и не религиозное, то какой-то экстаз.
(Подумал. Усмехнулся.) Однажды я приехал к нему в санаторий с парой чистого белья...
Я постучал в его номер и, не дождавшись ответа, толкнул дверь...
Папаша зажимался с хорошенькой медсестрой...
В довольно нелепом месте, - в этом тоже было какое-то свое лицемерие,
какая-то вроде бы случайность - между кроватью и шкафом...
Он был в одной майке, из которой выпирало его тело,
дышал тяжело, со свистом, и напомнил мне почему-то откормленную,
среднего размера свинью.
Была весна, я был влюблен, мне было не до того!
Я отдал ему сверток с бельем, распаренная медсестра
шмыгнула на свой пост, я тут же забыл обо всем этом.


Прислушался. Все побеждающий, оптимистичный стук колес.


Была весна! Она была похожа на мальчика, ходила быстрой, упругой походкой...
С ней я забывал про Путь, Цель, Смысл..
С ней я просто мог слушать шум дождя...
Вот так ходить с ней под дождем было здорово!
У нее были короткие волосы, да, она не боялась растрепаться...
Однажды мы вышли из библиотеки и шли через парк...
Уже неделю лили эти дожди, там никого не было.
Она сняла туфли и побежала босиком.
Она бежала по траве и смеялась, а я бежал за ней...
Она забежала в пустой сарай из-под аттракциона и позвала меня.
Я зашел... Ее глаза блестели в темноте, как у кошки...
В щели дул ветер, хлестал дождь...Она притянула меня к себе...
Ее лицо, руки, одежда были мокрыми... Губы пахли листвой...
Ее босые ноги совсем заледенели... Я грел их в своих руках...


Шум поезда


Весь день у меня голова шла кругом...
А вечером меня позвал отец... Цель... Смысл... Говорил отец...
- Мальчик, ты можешь оказаться на обочине жизни...
Ты связываешься с людьми, которые толкнут тебя на обочину жизни! Ее отец сидит в тюрьме!
(Подумал.) Я похолодел - ее отец сидит в тюрьме! В тюрьме! Ее отец...
(Подумал.) Не знаю, почему я так легко от нее отказался...
Но помню, что сделал одно открытие.
Я увидел, что за словами о правильном Пути, о верности Цели отец прячет что-то совсем другое...
Что это только слова... А смысл... в его глазах, в раскачивающейся фигуре...
И смысл этот - страх. Я увидел страх в глазах отца, и как существо генетически с ним связанное, тоже испытал нечто подобное страху...
(Подумал.) С фанатиками все ясно, я не люблю фанатиков, но с ними все ясно.
Они сродни сумасшедшим, тем, кто зацикливается на одной идее, такая бытовая шизофрения...
Я бы даже испытывал к ним уважение, если бы сумасшедших можно было уважать.
Ну а такие люди, как мой отец... Это что-то совсем другое... Это пострашнее...
Потому что для них не существует истина.
Да они в ней и не нуждаются! Они над ней смеются!
Все их убеждения - одни слова. Главное для них - это быть жи-вы-ми!
Хорошо есть, хорошо спать... зажиматься - всегда случайно и безвинно! --
с молоденькими медсестрами, секретаршами, секретаршами-референтами...
Да Боже мой, таких большинство!
Таких... И вы! И я! Все! Главное, чего мы так страстно хотим
- это быть живыми! Живыми! И получше жить! А за такое... любая цена -пустяк!
Честь, совесть? Да бросьте! И это пойдет в обмен.
Что, вы другой? Ну что ж, поваритесь, поваритесь...
Все, что в вас сейчас молодого, мягкого, неопределенного, затвердеет.
Станет конкретным, как яйцо вкрутую...
Это - белок, а это - желток!..


Оглушительный шум поезда

(Стараясь голосом перекрыть этот шум.)
Когда-то еще были люди, способные отдать жизнь за идею! И еще не так давно!
Согласитесь, как дико это звучит сейчас!
Если не считать фанатиков и сумасшедших, я не встречал человека, способного погибнуть за идею!
Выжить - вот наша общая идея! Жить! Пусть даже бесстыдно и бессовестно!
Получше жить! Родина, отеческие гроба? Да бросьте! Вперед!
По азиатским пустыням, по германским болотам, по американским прериям, громыхая утварью!


Тишина..


Что, принесли чай? Спасибо.
Нет, вы пейте, а у меня найдется что-то другое...
Да, что-то покрепче. Не хотите?
Не настаиваю. Это опасное дело. К допингам привыкаешь. Особенно в молодости.
Но я знаю свою норму. Я знаю свою норму.
И хоть и лежу в канаве на обочине жизни, как грозился мой отец,
канава у меня достаточно чистая и не лишенная пристойности.


Поезд тронулся и... пошел, набирая ход.


Так о чем же шла речь? О девушках...
Я был, как говорится, молодой человек с приятной наружностью...
Да, я пользовался успехом... Был довольно неплохо сложен...
И на голове у меня было нечто совсем другое...
И еще... Некоторая живость ума... Некоторая игривость...
То, что можно назвать шармом. У меня был шарм!
(Подумал.) Я не делал из своих отношений с девушками культа.
Небольшая предварительная игра, а потом я прямо шел к своей целя!
Прямо к цели! Вы понимаете? К цели!
В каком-то смысле я был сыном своего отца.
Ну, вы понимаете, что я имею в виду?
Конечно, сейчас к этому относятся проще...
Но и тогда, поверьте, э-то-го хватало.
Мне э-то-го хватало! Даже больше, чем потом.
Не потому что я стал слишком старым, просто, когда вокруг много еды, у меня всегда пропадает аппетит.
Да, человек довольно противоречивая сволочь.
(Подумал.) Итого, мне этого хватало, молодой человек!
И до вашей сексуальной революции и после. Вполне!
Но Ее, свою первую девушку, свою первую любовь, я не забыл...
(Подумал.) Где-то через полгода умер Сталин.
В гигантских лагерях Севера и Сибири летели в воздух миллионы шапок и все орали: «Людоед умер!»
Ну а вся остальная уцелевшая страна заливалась слезами.
Плакал даже я. Глупость заразительна.
(Подумал.) Прошел двадцатый съезд...
Я слышал, что ее отец вернулся домой из какого-то ГУЛАГА...
Жить стало свободней, жить стало веселей...
(Подумал.) У нас была компания... в сущности довольно гнусная, дочек и сынков...
Все мы были циниками.
Все мы, кто когда, видели страх в глазах наших отцов и за это мы их в душе презирали.
Не потому, что мы были лучше, чище или умнее. Просто мы были молоды!
Просто мы были молодые, здоровые, мускулистые, осмелевшие псы!
И презирали всех, кто был не молод, не здоров, не мускулист и не смел!
(Подумал.) Мы собирались по квартирам, крутили модные пластинки,
танцевали, пили вино и... предавались разврату... Сладкому, запретному разврату...
(Подумал.) Танцевать нас учил сын одного дипломата... Если хотите, я покажу...


Танцует.

А еще он учил нас смешивать вино и водку так, чтобы получалась адская смесь!
Однажды я до того ошалел, что перебил там всю посуду!


Танцует. Шум поезда.


(Остановился.) Он был маленький, коротконогий... С отталкивающей, носатой физиономией...
Но он научил нас многому хорошему и, чтобы отблагодарить его, мы делали так!
(Подумал.) Один из наших, писаный красавец, гораздо красивее мене, «снимал» на улице девушку, а если везло, даже двух.
Ему просто не могли отказать!
На этом его миссия заканчивалась. Во всем остальном он был безнадежен -
во всем остальном это было тупое, холодное, непробиваемое бревно.
Когда клиент был доставлен, на «вахту» заступал я.
И тут уж пускал в ход все свое красноречие, весь свой шарм!
Когда клиент был уже до офигения раскален... разут в раздет... когда сорван был последней покров стыдливости...
Я, под благовидным предлогом, тихонько исчезал...
и появлялся наш маленький, коротконогий, носатый шалун!
(Подумал.) Но у него были свои достоинства и в конечном итоге клиент оставался доволен.


Танцует. Шум поезда.


(Остановился.) Потом эта компания плохо кончила.
Двоих посадили за изнасилование и угон машины.
Один из отцов, герой войны, почтенный генерал-майор, пустил себе пулю в лоб.
Но меня среди них уже не было.
Компания молодых псов стала мне надоедать.
(Подумал.) В моей жизни опять появилась Она.
Мой идеал! Я навидался нижнего белья, меня опять потянуло к Идеалу.
(Подумал.) Она была, как и раньше, похожа на мальчика...
С короткой стрижкой, подчеркивающей ее очаровательную головку, ее затылок Нефертити...
Это сходство с мальчиком только усиливало ее женственность...
Она безумно меня волновала... Все это было глупость, абсолютное безумие...
Она была замужем... Ее муж был когда-то, еще в институте, моим другом...
(Подумал.) Я стал у них бывать. Раз или два в неделю...
Иногда, на какое-то время отходил, потом опять возвращался. Не видеть ее я не мог!
(Подумал.) Ее муж был довольно неказистый парень...
Близорукий до такой степени, что носил очки с толстыми стеклами.
Он был похож на рака. На такого щупленького, удивленного рака.
Но на деле он ничему не удивлялся.
Это был тот еще фанатик. Вот кто был настоящий фанатик, так это он.


Энергичный, напористый шум поезда.


Это было время дерзких проектов.
В космос полетел Гагарин, и это всех очень воодушевило.
Над головами кружил ветер эи-ту-зн-аз-ма!
Сибирские реки задумывали поворачивать вспять.
Атомные электростанции росли, как грибы.
Физики и химики с ума сходили от сознания собственного величия.
(Подумал.) Что касается меня, то я был верен самому себе, я не был главным участником всей этой истории...
К тому времени я почти успешно закончил наш политехнический институт,
под бытовым названием «питомник советских идиотов»
и работал в довольно унылой конторке, добросовестно зарабатывая на свой социалистический бутерброд.
Но речь-то не обо мне...
Итак... ветер энтузиазма захлестнул самые горячие головы...
(Подумал.) И вот тогда, мой бывший друг, а теперь ее муж,
муж моей светлой первой возлюбленной, моего Идеала...
Этот рак! Лупоглазый рак!..
А вообще-то, молодой ученый, имевший до того дело исключительно с обезьянами,
крысами и белыми мышами, принес домой львенка.
Да, вы не ошиблись. Львенка! Детеныша льва.
(Подумал.) Это было умилительное существо...
Можете себе представить! Очаровательная, плюшевая живая игрушка.
Он все время спал или сосал - лапу, соску или ваш палец.
Первое время он вообще спал с ней в одной постели...
Очаровательный котенок из страны великанов.
Этот трогательный взгляд, подернутый наивной младенческой дымкой,
эта косолапая подпрыгивающая походка на еще нетвердых лапах...
Короче, восторг и умиление перед детенышами всех существ всего мира!
(Подумал.) Какое-то время я был в отъезде и пришел к ним только через несколько месяцев.
Мне открыла она, моя любовь.
И тут... я похолодел... Рядом с ней стоял - лев!
«Спокойно, - сказала она. - Спокойно, Ричард. Это свой.»
Лев, напряженный, чуть бил хвостом и смотрел на меня холодным,
бесстрастным, многозначительным взглядом хищного зверя.
Молодой человек, -- это был хищный зверь!
Я видел это также ясно, как вяжу сейчас вас!
(Подумал.) Но никто, кроме меня, тогда этого не понимал...
Мы с ней сидели на кухне, он сидел между нами...
Как хорошо воспитанный, примерный подросток...
Она кормила его сырниками и морковкой. Протягивала руку и трепала по загривку...
Ричард, -- мальчик! Ричард! Мой Ричард, львиное сердце!
(Подумал.) Скоро он вырос еще больше... Ему отдали целую комнату...
Ему уже принадлежала целая комната, по которой он бродил
туда, сюда, туда, сюда, туда-сюда! - эта волнующаяся гора мышц! Когтей! Зубов!
(Подумал.) По вечерам его выводили гулять на набережную.
Его знали все, и их сопровождал восторженный шепот.
Ричард! Ричард! Это Ричард! Львиное сердце...
О них снимали кино и писали в газетах.
Одна статья так и называлась - «Ему покоряется природа.»
Он, мой бывший друг, работал над диссертацией и составлял новый учебник по педагогике.
У него все падало зрение. Стекла его очков становились все толще, а он сам все тщедушнее.
И напоминал уже высохшего, заморенного рака...
Наверное, только рядом с ручным львом он чувствовал свое величие.
(Подумал.) А моя любовь? Ведь он, этот рак, не мог ее даже оплодотворить.
У нее не было детей. Конечно, она его не любила.
Она вышла за него - растерянное дитя политзаключенного, которого сторонились все!
В том числе и я! Но она его никогда не любила.. Это я знаю точно.


Помолчал, прислушался к шуму поезда.


Что? Входим в туннель? Нет?
(Подумал.) Как она ко мне относилась? Вам, конечно, интересно, как она ко мне относилась?
(Подумал.) Она не могла простить мне моего предательства и держалась отчужденно.
Но когда мы были неподалеку друг от друга...
В пространстве между нами, как искры, начинали летать флюиды...
Не чувствительные ни для кого, кроме нас... Острые, колкие, раскаленные флюиды!
(Подумал.) Впрочем, было существо, которое тоже это чувствовало... И это был лев.
(Подумал.) Не знаю, поэтому или нет, но он меня не любил.
Он следил за мной искоса, не поворачивая своей здоровой гривастой башки.
Я чувствовал, как от него ко мне идет волна напряжения...
Однажды я заглянул к ним, мужа еще не было.
Он сражался на своей работе. Созидал, утверждал, побеждал!..
Мы опять сидели на кухне... Шел дождь. И это что-то напомнило и ей и мне...
Мы говорили о пустяках, но разговор не клеился и мы замолчали.
Она спросила: -- Почему ты не женишься? Я сказал:
- Я слишком хорошо помню одну девушку.
- Ты ее любил? -- спросила она.
--Наверное...
-- Наверное?
-- Да... Что мы знаем... - сказал я. - Не стоит беспокоиться. Она
замужем и счастлива.
Она подняла на меня полные слез глаза и сказала:
-Она не счастлива.
Я обнял ее... Мы стояли, обнявшись, и тут я почувствовал под
рукой... горячее дыхание льва.
- Он ревнует... - сказала она и засмеялась. - Ты что, боишься?
(Подумал.) Да, я его боялся! Молодой человек, вы когда-нибудь
находились рядом со львом? Рядом, совсем близко, с этой
гигантской, зловонной кошкой? Дело даже не в этих лапах, не в
пасти, не в зубах... хотя и в них тоже... Дело во взгляде... В этом
взгляде зверя! Хищника! Хладнокровного убийцы!
Кто может сказать, что он думает? Чего он хочет?
Что вдруг взбредет в его львиную башку? Никто.
И что в этом смыслит мой лупоглазый друг с его идиотской лженаукой?
(Подумал.) На другой день она мне позвонила, мы стали встречаться.
Я любил ее, молодой человек. Я ее любил...
С ней было совсем иначе, чем со многими другими в моей разгульной молодости...
И никогда больше уже ни с кем т а к не было...
Меня волновал ее профиль, линия лба, затылка... Изгиб руки...
Я мог подолгу лежать и смотреть, как она встает, одевается, ходит по комнате...
Она чувствовала мой взгляд, поворачивалась, говорила, улыбаясь:
-- Ну что ты все смотришь? Нельзя?
Она опять занималась чем-то в комнате, причесывалась или подкрашивала ресницы,
и снова поворачивалась ко мне: -- Перестань на меня смотреть...
Но ей это было скорее приятно, у ней была счастливая улыбка.
Она тоже была со мной счастлива.
(Подумал.) Прошло какое-то время, и она сказала:
— Ты знаешь, Ричард ведет себя очень странно.
Как будто он действительно ревнует...
Когда она возвращалась, лев обнюхивал ее, а потом метался по квартире и долго не мог успокоиться.
Однажды, когда она была у меня, он разорвал ее платье и разгрыз стул.
В следующий раз, перед отходом, она заперла его в комнате,
но он вышиб дверь, напакостил в кухне и в спальне.
Возможно, что все это и не было связано с нашими встречами,
а просто он мужал и стремился к независимости... Кто знает...
Иногда, в шутку, я говорил, что с удовольствием бы его пристрелил...
Тогда она дулась и говорила что-то про своего мальчика,
про свою крошку, своего сыночка.. И еще долго на меня обижалась...
(Подумал.) Наши встречи все продолжались.
И лев, кажется, успокоился. Он больше ничего не ломал, не грыз,
чинно гулял с ними по набережной и помахивал хвостом,
как какая-нибудь затрапезная дворняжка..
Только у меня, когда я вспоминал о нем, холодело под сердцем.
(Подумал.) Она жалела своего фанатика мужа,
поэтому наши неопределенные отношения тянулись еще долго.
Ведь он не сделал ей ничего плохого, он женился на ней тогда,
когда никто не хотел на ней жениться, и за это одно она была ему благодарна.
Но вот пришло время, когда мы решили, что - пришла пора.
Пора нам быть навсегда вместе, а им навсегда врозь.
(Подумал.) Вот тогда все и произошло...
Что произошло, молодой человек? Сейчас... Сейчас вы узнаете и это...
(Подумал.) Однажды утром она все рассказала своему мужу.
Воспринял он все это отнюдь не как фанатик, молодой ученый, интеллигент...
А как самый обыкновенный, заурядный мужлан
любого общественного класса всех времен и народов.
Он пришел в ярость. И между ними началось то, что принято называть «сценой».
Начались крики и взаимные обвинения.
Потом муж ушел в ванну бриться, но был так взвинчен, что несколько раз порезался.
Потом он вернулся, и сцена между ними продолжилась. Он ее даже ударил...
Она громко закричала. По его лицу из пореза текла кровь. Это оказалось роковым.
Лев очутился рядом в один прыжок.
Она пыталась защитить мужа,..
(Подумал.) Я всегда знал, что она, не смотря на свою хрупкость, очень смелая женщина...
Она была очень смелой женщиной...
Лев ударил ее лапой... И, как потом выяснялось, убил сразу, перебив шейные позвонки...
Потом он утащил ее к себе...
Весь день лежал рядом и, наверное, ждал, когда она проснется...
Лежал до тех пор, пока муж не пришел в себя,
не подполз к телефону и не вызвал милицию.
Когда милиционеры вошли в комнату, лев все еще был возле нее.
Он не шевелился. Его пристрелили.


Пауза.


Что? Мы стоим? А, знакомая станция! Я же езжу здесь каждый год.
Пару лет назад именно на этой станции у моего соседа по купе украли чемодан.
А еще несколько лет до того
нечто похожее случилось в соседнем купе с командой борцов.
Можете себе представить, - борцы! Косая сажень в плечах.
Им в чай подсыпали клофелин, и вот эти богатыри,
мимо которых я боялся проскользнуть в туалет,
вырубились в одну минуту!
И десять часов валялись по своим полкам, как мешки с дерьмом, совершенно невменяемые...
Вот их обокрали, так обокрали! Вытащили все!
Все, что те заработали, можно сказать, а открытом бою!
Всю валюту! Подарки для жен и детей... Даже спортивные трусы!
Помню, несчастные борцы рыдали. Полуголые, в старых трусах!
Эта силища, эти узлы мышц. Слаб и беспомощен человек!
(Помолчал.) Видите, сколько воспоминаний в виду какой-то совсем незначительной станции...
Что, мы уже тронулись?


Поезд набирает ход


Не правда ли, стук колес успокаивает?
Скоро должен быть тоннель...
На вас произвела впечатление история со львом?
Вот чем кончается насилие над природой.
Тем же, чем и построение социализма в отдельно взятой стране.
(Подумал.) Итак, любовь моя ушла, куда все уходит...
Над ней сомкнулись воды времени и унесли...
в океан, в океан... которому имя - прошлое...
Помню, на меня напала какая-то жуткая тоска... Как будто внутри что-то умерло.
Я, как автомат, исправно ходил на работу, зарабатывая честным трудом
свой скромный кусок советского хлеба с сомнительного качества советской колбасой.
Вы знаете, что эту колбасу не ели даже коты?
Мой не ел.


Темнота Светит только небольшая лампочка


Не пугайтесь, это тоннель...
(Подумал.) Вот и у меня в жизни был похожий период...
С отцом я виделся все реже... Он давно вышел на пенсию,
с весны до осени живал на даче, копался на грядках, солил огурцы,
со страстью отдаваясь этой привилегии старости -
слеп и глох, чтобы не видеть и не слышать.
Последние годы своей жизни мой отец был преуморительный старикашка!
«Что?» - кричал он. -«Вам кого?»
«Тебя, папаша!» «Следующая дверь по коридору!» Хитрая бестия.
(Смеется.) Следующая дверь по коридору!
(Подумал.) Отец моей возлюбленной, бывший политзаключенный,
тоже успел насолить на даче пару кадушек,
но умер, конечно, гораздо раньше, по причине более надорванного здоровья.
И они умерли, те, кто творил нашу жизнь... Они умерли, а мы остались...
(Подумал.) Я зарабатывал свой кусок и заедал им довольно паршивую водку.
С одной работы меня попросили по собственному желанию, со второй я ушел сам.
Сбывались угрозы отца о цели, пути и обочине жизни.
Я скатывался к этой обочине все дальше, но ничего другого мне и не хотелось.


Опять свет.


Ну вот, туннель кончился. Все когда-нибудь кончается. И хорошее, и плохое.
(Подумал.) Итак, мне по-прежнему не хотелось созидать,
претворять, осуществлять, насиловать свою и чужую природу. Я знал, чем это кончается.
Я разваливался сам и не без удовольствия наблюдал, как разваливается вокруг все.
(Подумал.) Наконец, я очень неплохо устроился в одном заводском клубе ночным сторожем.
По ночам по клубу бегали крысы, а директриса
приводила в свой кабинет любовников,— простых парней с дебильными лицами.
На стене там все еще висел портрет Ленина, а над ним всякие лозунги...
но то, что творилось под ними, то, что доносилось до меня... Все эти «охи», «ахи», нецензурная брань...
Это был апофеоз! Это меня очень развлекало...
(Подумал.) Свои потребности я сократил до минимума,
донашивал отцовские костюмы и находил, что еда не главное для человека.
Водка? Водка - да. Я был пьяницей не по безволию,
как большинство, я был пьяницей по убеждению.
Я не хотел участвовать во всех этих перестройках,
как не хотел участвовать в строительстве.
Молодой человек, я был обременен слишком большим опытом,
я опять предпочитал наблюдать. Да... Наблюдать!
Наблюдать, будучи под хмельком, то есть, испытывая при этом еще и определенный кайф.
Существует версия, что весь наш мир - это забавы Бога.
Если Бог играет с нами, почему и мне с ним немного не поиграть?
Вот так, хотя бы в качестве наблюдателя?
(Подумал.) Можете себе представить, оказывается тогда, в клубе,
я еще не окончательно развалился, поэтому сердобольные друзья меня женили.
Моей женой стала приятная полуевреечка,
пухленькая, стосковавшаяся по мужскому теплу.
Несколько лет я добросовество обрабатывал это осеннее поле и
в награду она увезла меня в Израиль.
Там она поняла, что не все свое надо брать с собой.
Она бросила меня, безнадежного для борьбы человека,
и сошлась с импозантным иракским евреем.
Они общаются с помощью нескольких слов на иврите,
но это не мешает им совместно бороться за свое прекрасное будущее. Виват!
(Подумал.) Так я опять остался один. Вы боитесь одиночества?
Не надо его бояться. Оно – естественнейшее состояние...
В конечной своей точке каждый из нас останется один...


Помолчал. Прислушался к равномерному, бесстрастному стуку колес.


И не надо меня жалеть. Ведь я совсем неплохо живу.
Я же сказал - у меня маленькая квартирка в Тель-Авиве. Да, маленькая, но моя...
Я просыпаюсь в три или четыре утра...
в своей крохотной ячейке, в громадном еврейском улье...
С полчасика лежу так, ни о чем не думая, потом медленно одеваюсь...
Мне некуда спешить, молодой человек... Меня никто нигде не ждет...
Я иду на автобусную остановку и еду на автобусе ровно тридцать минут...
Потом я делаю пересадку и еду на другом автобусе еще минут пятнадцать.
И все для того, чтобы попасть на завтрак в бесплатную столовую.
Вот это и есть для меня теперь Цель, Смысл и Путь вместе взятые.
Не потому что я так хочу бесплатно сожрать яйцо вкрутую,
два ломтика хлеба и выпить литр кофе...
Просто почему бы и не сожрать бесплатно яйцо вкрутую,
два ломтика хлебе и выпить литр кофе, если все равно надо как-то убить время?..
После завтрака я гуляю по городу или иду на рынок, копаюсь в поношенном тряпье.
Так называемом, - сэконд хэнд. Это довольно увлекательное занятие.
Попадаются совершенно прекрасные вещи! Вы же сами видите...
Разве скажешь, что эти туфли стоили мне три доллара?
(Подумал.) Потом я сажусь на автобус, еду минут пятнадцать,
делаю пересадку и еду еще... Да, тоже в бесплатную столовую.
В одной и той же я не ем два раза в день. Надо же соблюдать приличия!
После этого я еще немного гуляю... И забираюсь в свою берлогу.
Лежу, слушаю пустоту... Посматриваю телевизор...
Хотя это удовольствие ниже среднего - села трубка
и все изображение свелось к двум цветам, с преобладанием зеленого...
Конечно, пью! Но немного, вполне умеренно - три или четыре рюмки...
Режим строжайшей экономии...
Вон, в прошлые праздники от дома принесли два килограмма мацы.
А весной я пошел десятым в молельный дом...
Не бесплатно! За это мне тоже дают несколько шекелей...
(Подумал.) Три-четыре рюмки... Не больше! Строжайшая экономия! Зато я каждый год приезжаю сюда.
Так сказать, на родину... Зачем? Кто бы мне это сказал...
(После паузы.) Да, ради нескольких шекелей я пошел
десятым в молельный дом, молиться
чужому Богу!
Я не гнушаюсь и этим! Вы меня презираете? Нет? Каждый выживает, как может?
(Подумал.) Перед вами славянский
вор, молодой человек!
Натуральный славянский вор! (Смеется.)
Когда-то я не хотел строить коммунизм в отдельно взятой стране,
поворачивать вспять сибирские реки и побеждать природу.
А теперь не хочу строить Великий Израиль и воевать с арабами.
Я люблю арабов! Хотя, если подумать, все эти теракты
палестинских фанатиков - удовольствие ниже среднего...
И у меня нет никакого желания, чтобы мои кишки развевались на деревьях,
изображая целый анатомический театр.
Я же сказал - я наблюдатель!
(Подумал.) Вы думаете, вы лучше? Нет... Приходит время наблюдателей.
Мы все предпочитаем сидеть в своих по возможности благоустроенных канавках
и наблюдать по телевизору, как одно африканское племя вырезает другое...
А глаза у тех, кто вырезает, похожи на глаза моего незабвенного льва Ричарда
- холодные и бесстрастные, глаза ЗВЕРЯ.
(Подумал.) Мы наблюдаем за землетрясениями, ураганами, войнами...
Или за тем, как дымится Чернобыльский саркофаг,
а где-то от него неподалеку рождаются жеребята с восьмью ногами
и недоразвитые человеческие младенцы.
Это же все очень развлекает!
Почище, чем все художественные выдумки всех этих Тарантино!
Особенно, когда сам ты сидишь в безопасности, в тепле, в своей норке...
Недавно я наблюдал по телевизору расстрел!
Я видел лицо человека за секунду до смерти... и секундой позже...
(Подумал.) Мы все племя воинственных наблюдателей, мещанское воинство!
Мы сменили революционеров, созидателей, пионеров-первопроходцев!
Да, позвольте обобщить! Просветителей очаровательного восемнадцатого века
и фанатиков-милитаристов двадцатого...
Мы знаем свое место! Мы не цари природы, мы ее... часть...
Как мыши, павлины, пауки и тараканы...
И один из самых сильных наших инстинктов, доставшихся нам от нее
- это инстинкт самосохранения! Это так понятно, так естественно...
Нам бы только продлить эту жизнь, и эти свои наблюдения хоть на день, хоть на час!
Так что...что ж гнушаться? Мы не гнушаемся...
ни двумя килограммами мацы,
ни несколькими шекелями в молельном доме чужого Бога!


После паузы.


Молодой человек! Молодой человек!
Молодой че-ло-век! Конечно, я так и знал.
Товарищ проводник, молодой человек сошел на последней станции?
Я так и думал! Конечно! Он прихватил одну из моих сумок! Ту, что лежала к нему поближе.
Я увлекся и как раз в этот момент он прихватил одну из сумок.
(Подумал.) Впрочем, на здоровье! На здоровье, несчастный молодой человек!
А ведь у него были такие внимательные, сочувствующие глаза..
Нет, я совсем не расстроен. Это входило в программу.
На этой станции тоже всегда что-то крадут.
Там было несколько почти новых маек и джинсы, которые вполне ему подойдут.
Надо делиться! Не зря же я хожу по базару в Тель Авиве...
Но мы не познакомились.. Я рад новым спутникам.
Вы хотите спать? Конечно, я не буду мешать...
Нет, что вы, я не так дурно воспитан, я не буду мешать... Спите на здоровье...
А я еще посижу, понаблюдаю... Как наш поезд несется в ночном пространстве...
Солнце на той стороне земли... Бесконечно далеко.
Наш несчастный, одинокий поезд несется себе в холоде и мраке...
В космическом холоде и мраке...
Но что падать духом, еще немного, солнце вернется и нас согреет...
Мы - его дети!
Я вам мешаю? Молчу. Я молчу.


Какое-то время сидит молча, прислушиваясь к стуку колес. Вдруг, спохватившись, вскакивает.


Эй! Черт возьми! Молодой человек! Молодой человек!
Ведь я же не сказал вам самого главного!
Я вам не сказал, зачем я ограничиваю себя в самом необходимом,
унижаюсь, экономлю каждый шекель, но каждый год приезжаю сюда!
Зачем? А ведь это ясно, как день!
Чтобы поговорить!!!
Если человеку что-то нужно на этом свете, так это - другой человек!
Все мы несемся в холоде и мраке, нам тепло только друг с другом!
Только нам природа дала речь!
Чтобы мы могли думать, общаться, чтобы мы могли высказать, что у нас на сердце!
(Подумал,) Я мешаю вам спать? Я молчу...
Я молчу... Я молчу...


Сжался на лавке, маленький, одинокий...
И все побеждающий шум, грохот, вой, несущегося в пространстве поезда



Конец
Размещено в Без категории
Просмотров 1898 Комментарии 0
Всего комментариев 0

Комментарии

 




Часовой пояс GMT +3, время: 13:03.
Telegram - Обратная связь - Обработка персональных данных - Архив - Вверх


Powered by vBulletin® Version 3.8.3
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot