Выступление Екатерины Самуцевич в "суде".

На последнем слове от подсудимого обычно ждут либо раскаяния, либо сожаления о содеянном, либо перечисления смягчающих обстоятельств. В моём случае, как и в случае моих коллег по группе, это совершенно не нужно. Вместо этого я хочу высказать свои соображения по поводу причин произошедшего с нами.


То, что Храм Христа Спасителя стал значимым символом политической стратегии наших властей, многим думающим людям стало понятно ещё с приходом на руководящий пост в Русской Православной Церкви бывшего коллеги Владимира Владимировича Путина — Кирилла Гундяева. После чего Храм Христа спасителя использовался в качестве яркого интерьера для политики силовых спецслужб, являющихся основным источником власти.

Почему Путину вообще понадобилось использовать православную религию, её эстетику, ведь он мог воспользоваться своими куда более светскими инструментами власти, например: национальными корпорациями, или своей грозной полицейской системой, или своей послушной судебной системой.

Возможно, что жёсткая неудачная политика правительства Путина: инцидент с подводной лодкой Курск, взрывы мирных граждан средь бела дня и другие неприятные моменты в его политической карьере, заставили задуматься о том, что ему уже давно пора сделать самоотвод, иначе ему помогут в этом граждане России.

Видимо именно тогда ему понадобились более убедительные трансцендентные гарантии своего долгого пребывания на вершине власти. Здесь и возникла потребность использовать эстетику православной религии, исторически связанную с лучшими имперскими временами России, где власть шла не от таких земных проявлений, как демократические выборы и гражданское общество, а от самого Бога.

Как же ему это удалось, ведь у нас всё таки светское государство, и любое пересечение религиозной и политической сфер должно строго пресекаться нашим бдительным критически мыслящим обществом.

Видимо здесь власти воспользовались определённой нехваткой православной эстетики в советское время, когда православная религия обладала ореолом утраченной истории, чего-то задавленного и повреждённого тоталитарным режимом, и являлась тогда оппозиционной культурой. Власти решили апроприировать этот исторический эффект утраты и представить свой новый политический проект по восстановлению утраченных духовных ценностей России, имеющий весьма отдалённое отношение к истинной заботе о сохранении истории и культуры православия.

Достаточно логичным оказалось и то, что именно Русская православная церковь, давно имеющая мистические связи с властью, явилась главным медийным исполнителем этого проекта. При этом было решено, что Русская православная церковь, в отлие от советского времени, где церковь противостояла прежде всего грубости власти по отношению к самой истории, должна также противостоять всем "пагубным" проявлениям современной массовой культуры с её концепцией разнообразия и толерантности.

Для реализации этого интересного во всех смыслах политического проекта потребовалось немалое количество многотонного профессионального светового и видео оборудования, эфирного времени на центральных каналах для прямых многочасовых трансляций и в последующем многочисленных подсъёмок к укрепляющим мораль и нравственность новостным сюжетам, где и будут произноситься стройные речи патриарха, помогающие верующим сделать правильный политический выбор в тяжёлые для Путина предвыборные времена.

При этом все съёмки должны проходить непрерывно. Нужные образы должны врезаться в память и постоянно возобновляться, создавать впечатление чего-то естественного, постоянного и обязательного.

Наше внезапное музыкальное появление в Храме Христа Спасителя с песней "Богородица, Путина прогони!" нарушило цельность этого, так долго создаваемого и поддерживаемого властями, медийного образа, выявило его ложность.

В нашем выступлении мы осмелились без благословления патриарха совместить визуальный образ православной культуры и культуры протеста, наведя умных людей на мысль о том, что православная культура принадлежит не только Русской православной Церкви и Путину, она может оказаться и на стороне гражданского бунта и протестных настроений в России.

Возможно, такой неприятный и масштабный эффект от нашего медийного вторжения в храм стал неожиданностью для самих властей. Сначала они попытались представить наше выступление, как выходку бездушных воинствующих атеисток, но сильно промахнулись, т.к. к этому времени мы уже были известны, как антипутинская панк-феминистская группа, осуществляющая свои медиа-набеги на главные политические символы страны.

В итоге, оценив все необратимые политические и символические потери, принесённые нашим невинным творчеством, власти всё-таки решились оградить общество от нас и нашего нон-конформистского мышления. Так закончилось наше непростое панк-приключение в Храме Христа Спасителя.

У меня сейчас смешанные чувства по поводу этого судебного процесса. С одной стороны, мы сейчас ожидаем обвинительный приговор. По сравнению с судебной машиной, мы никто, мы проиграли. С другой стороны, мы победили — сейчас весь мир видит, что заведённое против нас уголовное дело сфабриковано.

Система не может скрыть репрессивный характер этого судебного процесса. Россия в очередной раз выглядит в глазах мирового сообщества не так, как пытается её представить Владимир Путин на своих каждодневных международных встречах. Все обещанные им шаги на пути к правовому государству, очевидно, так и не были сделаны. А его заявление о том, что суд по нашему делу будет объективен и вынесет справедливое решение, является очередным обманом всей страны и мирового сообщества.