Винтажные и старинные предметы интерьера..

Выставки: "Русская утопия" и "Футурология" в Гараже...

Запись от Евгений размещена 05.03.2010 в 19:05

Эрве Михайлов, куратор выставки "Футурология", ответил на вопросы Валентина Дьяконова.

В 2007 году в Париже вы сделали выставку "Москополис" — это была ваша первая встреча с русским искусством?

Когда я впервые приехал в Москву четыре года назад, благодаря архитектору Александру Бродскому я обнаружил множество талантливых художников. Я так вдохновился этим, что создал выставку "Москополис". Ее приняли очень хорошо, и русское искусство снова оказалось в центре внимания. Из опыта "Москополиса" выросла "Футурология".

Как организована "Футурология"?

Выставка открывается двумя поздними картинами Казимира Малевича, абстрактной и фигуративной. Почти все работы современных художников, наоборот, сделаны специально для выставки. Мы решили показать и молодых, и известных русских художников из Москвы, Санкт-Петербурга, живущих в других странах. Между художниками есть сходство, но каждый из них идет своим путем.

Тема будущего в России популярна. По крайней мере, русские павильоны на последних Венецианских биеннале были посвящены надеждам (Click-I-Hope) и будущему ("Победа над будущим").

Ясно, что эта тема для России важна. Хорошо, что вы упомянули русский павильон: если совместить "надежду" с "будущим", получится "утопия". В России будущее как категория времени и утопия сильно связаны. Художники русского авангарда, совершившие прорыв в начале XX века, прыгнули в будущее через революцию в искусстве. Они бились без перерыва над тем, чтобы создать новый язык искусства, вдохновленный утопическими надеждами, но укорененный в реальности искусства и жизни. Главный вопрос выставки "Футурология" — что осталось сегодня от связи авангарда и будущего.

Тема утопии во французском искусстве когда-либо была актуальна?

Да, ею многие увлекались, особенно архитекторы вроде Ле Корбюзье, который очень интересовался русским конструктивизмом. Он основывал свои проекты на утопическом видении города и человека в городской среде.

Каков статус русского искусства на международной арене? Это экзотика вроде китайского искусства или нечто провинциальное и вторичное?

Благодаря "Гаражу", Московской биеннале, кураторам, "Винзаводу" и некоммерческим инициативам вроде Baibakov Art Projects русская арт-сцена становится важным местом на международной карте искусства. Русские художники часто обращаются к прошлому, для того чтобы объяснить настоящее или подумать о будущем. Еще один важный вопрос — ваша идентичность. Нет, русское искусство не экзотика. Оно о поисках правды и реальности.
-------------------------------------------
Юлия Аксенова, куратор выставки "Русские утопии", ответила на вопросы Валентина Дьяконова.

Кто придумал тему выставки?

Идея носилась в воздухе. Тему будущего мы много обсуждали с Андреем Ерофеевым и моим сокуратором — Таней Волковой. Год назад я делала проект под названием "Будущее отсюда" на Московской международной книжной ярмарке. Потом поняла, что у художников скопилось много проектов про будущее, не только в смысле "отсюда", из настоящего времени, но и из прошлого. Меня интересует не столько будущее само по себе, сколько связка между прошлым, настоящим и будущим. Поэтому у нас выставка из двух частей состоит — посвящения прошлому и проектирования будущего. Главная часть проекта — это дискуссии, в которых будут участвовать представители различных областей гуманитарного знания — философии, архитектуры, социологии, литературы. Ну и разумеется, деятели современного искусства. Мы устраиваем лекции и круглые столы, где будут обсуждаться вопросы, посвященные темам утопического жизнестроения и прогнозирования будущего.

Сейчас в России государственная идеология — модернизация и технологии будущего. Ваш проект — это критическое осмысление госзаказа?

Возможно. Я очень веселилась, когда искала материалы по утопиям. Наткнулась на статью Суркова, который объяснял, что утопическое мышление очень свойственно нашему народу. Мы, мол, стремимся к идеальному будущему, поэтому не замечаем недостатков окружающей жизни. У Архитектурной биеннале в Москве тема тоже модернизация, ее куратор Барт Голдхорн очень переживал и всем говорил, что идея пришла раньше медведевской установки. Так что это интересно, что власть и культурные сообщества интересуют одни темы. Но интерпретации различны.

Какие художники задействованы в проекте?

Будет около 30 русских художников со старыми и новыми произведениями. Самая старая работа на выставке — инсталляция "Бархатная комната" инспекции "Медицинская герменевтика". Это 1992 год.

Вы координировали свой проект с выставкой "Футурология" куратора Эрве Михайлова?

Да, мы встречались, разговаривали. А вообще, нас попросили составить ему как бы русскую оппозицию. Ведь у Эрве Михайлова европейский взгляд на русское искусство, а у нас аборигенский. Существует представление, что русское искусство герметично и непонятно Западу, поэтому интересно посмотреть на него глазами западного специалиста. Но несмотря на такую близость тем, у нас нет пересечений по авторам. Условием Эрве было, что мы должны взять тех, кто не заявлен у него.

Центр современной культуры "Гараж", с 5 марта по 23 мая

Размещено в Аукционы,выставки.

Просмотров 2279 Комментарии 1

« Предыдущее Главная страница Следующая »

Всего комментариев 1

Две выставки в "Гараже" выглядят скорее двумя разделами одной экспозиции: в случае "Русских утопий" речь идет об авангардном искусстве и социалистической утопии вообще, в "Футурологии" исследуется влияние Казимира Малевича на искусство последовавших поколений, то есть вопрос ставится более конкретно, но ясно, что в любом случае в фокусе оказывается феномен русского авангарда.

Читать дальше...

Причем вместе с тем утопическим началом, которое в нем было.
Это уточнение не то чтобы делает тему менее неисчерпаемой, но все же оно важно: одно дело просто показывать работы Малевича и под Малевича и другое — показывать за всем этим довольно четкое идеологическое и мировоззренческое "потому что", напоминать, что наш авангард обернулся не просто художественным, а социальным проектом.

Десятилетие от окончания Гражданской войны и красного террора до года великого перелома все представляют себе по-разному: для одних это прежде всего "философский пароход" и прочие меры по беспощадному изничтожению "России, которую мы потеряли", для других — скоротечные радости НЭПа, вновь открывшего кафе-кондитерские, кабаре и театры оперетты.

Третьи находятся под обаянием именно того факта, что художественный авангард в это время овладел всем: массами, восхищенным покровительством властей, промдизайном, преподавательскими кафедрами, литературным и книгоиздательским процессом и так далее.
Даже если не идеализировать, что-то вроде симпатии к этому времени действительно можно почувствовать, хотя бы из-за безудержного порыва, который проглядывает во всем, что за это время было создано и написано серьезного.
Когда публицист, политик или теоретик клянется: мы переустроим, мы переделаем, мы достигнем,— эта интонация в начале XXI века почти всегда воспринимается если не с настороженностью, то со скепсисом. В наших 1920-х годах есть именно упоение, почти экстаз не только от сознания того, что абсолютно все нужно переустраивать, но и от самого этого процесса.
Библейские образы, за редчайшим исключением, тогда были, понятно, не в чести, но все же это первобытно-наивное настроение чем-то напоминает Адама, дающего имена всем животным на земле и тем, как объясняли толкователи, по своему вкусу выстраивающего понятийную структуру видимого мироздания.
На самом деле этот крохотный фрагмент Книги Бытия еще в эпоху Возрождения очень нравился мыслителям, рассуждавшим о достоинстве человека и его истинном предназначении, начиная с Пико делла Мирандола, у которого Бог при этом говорит Адаму: "Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь".
Граждане итальянских городов-республик и комиссары в пыльных шлемах — это, конечно, два на редкость плохо совмещающихся типа реальности, но что делать, если именно позднеренессансные философы-утописты вроде Томмазо Кампанеллы стали полноправными фигурами в новых святцах пролетарского государства. Только они, мол, просто выдумывали несуществующие острова всеобщего счастья и благоденствия, а мы должны это всеобщее счастье реализовать и обустроить. Быт, искусство, устройство городов, общественные и даже естественные науки — все следовало изобрести заново. Этот пафос теперь, 90 лет спустя, кажется по своему идеалистическому накалу каким-то угарным, но еще одна по-своему обаятельная его черта — то, что это переустройство мыслилось тотальным, но не тоталитарным в современном понимании: в это время если не все, то многое еще решали не начальственные директивы, а споры и дискуссии.
В которых, безусловно, всплывало много всякой завиральной и вульгарной накипи вроде обобществления половых отношений, но все равно, если на это попробовать отстраненно посмотреть как на некий период истории идей, это какой-то невообразимый контраст по сравнению с тем окостеневшим догматизмом, который в советском мировоззрении воцарится уже совсем скоро.

Когда они говорят, что образцом для нового быта, психологии и эстетики должен стать станок, от этого вчуже становится не по себе, но потом вспоминаешь, что на самом деле станку к этому времени поклонялись уже не первое десятилетие и что в советской России индустриализации еще не случилось, так что в этом призыве больше романтики и эстетизма, чем антиутопической жути.
И высокоградусность этого энтузиазма в общем-то можно понять, если вспомнить, что всего несколькими годами ранее нефигуративное искусство было так, вещью для узкого круга посвященных, и только единицы вроде Щукина ценили его всерьез, то теперь внезапно оказалось, по Маяковскому, что "улицы — наши кисти, площади — наши палитры".
Понятно, что уже в 1920-х растиражированные приемы того же супрематизма часто становились общим местом, например, в рекламных плакатах, которым из нынешних рекламщиков не подражал только ленивый.
Понятно, что то же самое переустройство быта подчас оборачивалось вещами откровенно уродливыми — не в эстетическом смысле, а в смысле искусственности и надуманности представлений о потребностях "нового человека". Но ведь, с одной стороны, достигнуто хотя бы в интеллектуальном плане невероятно много, от градостроительных теорий Ладовского и Леонидова до формальной школы в литературоведении. А с другой — какая у всего этого, в сущности, необыкновенная и многообещающая генеалогия: передовые европейские "измы", помноженные на чисто русские, еще серебряновековые в основе своей искания вроде русского космизма Федорова и Циолковского.

И вот все это вроде бы такое витальное цветение каблук государственного сапога раздавил в два счета. Наше государство, оно, конечно, это умеет, но даже при таком умении финал авангардной утопии как проекта на удивление резок и необратим. Дома-коммуны и фабрики-кухни как атрибуты удобного быта — этим только детей смешить.
Авангардная живопись, выражение чистого и бескорыстного служения форме, превращается еще в один предмет роскоши, а дизайнерские ухищрения Родченко и Маяковского — в материал для рекламных кричалок, повторяющих на все более и более пошлый лад неизбывное "нигде, кроме как в Моссельпроме". Есть в этом что-то такое же странное и диссонансное, как и в том, что от русского космизма нам досталась только "люстра Чижевского", которую пытаются впаривать в электричках и подземных переходах,— что-то отдающее грустной притчей. Художник, очертя голову бросающийся в строительство социальной утопии, рискует на этом строительстве сломать шею. Зато его наследники и душеприказчики благодаря аукционным домам действительно получают и лучезарное будущее, и возможность на досуге, ничем не тревожимом, строить самые утопические планы.
----------------------------------------
ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ. http://www.kommersant.ru/theme.aspx?ThemesID=9

Запись от Евгений размещена 05.03.2010 в 19:12 Евгений вне форума

Архив
< Апрель 2024
Вс	Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб
24	25	26	27	28	29	30
31	1	2	3	4	5	6
7	8	9	10	11	12	13
14	15	16	17	18	19	20
21	22	23	24	25	26	27
28	29	30	1	2	3	4

Сообщение форума

Отменить изменения