Пригов и Война
Запись от ART4.RU размещена 20.05.2011 в 22:09
Пропагандисткий дискурс (от любого другого всегда ускользают они со смехом ) арт-группы "Война" связан с фигурой покойного Дмитрия Александровича Пригова, который служит им то ли талисманом то ли ангелом-хранителем.
Пригов был архиважной фигуры и для "Бомбил" и для "Войны". Мы как будто бы чувствовали сверхценность физического существования Дмитрия Александровича, почти фетишизировали его, как будто бы пытались оторвать и унести в норку какой-то его кусочек. Однако можно ли считать что "Война" идеологически продолжают дело Пригова?
Немного о фетишизме. Плакат бомбил "Мы не знаем чего хотим" был сделан из ткани, которой был покрыт гигантский экскаватор Пригова для выставки "Верю". В конце 2006 году было записано блиц-интервью про Супергероя и крик кикиморы (который пригов не издавал до этого несколько лет) который хранился в нашем архивном компьютере и был благополучно потерян Сашей Супергероем (есть надежда что эти аудиоматериалы сохранились в другом месте). Венец фетишизации Дмитриа Александровича нашим сообществом которое тогда называлось Профсоюзом Уличного Искусства несомненно являются сороковины Пригова в московском метро которое через несколько месяцев после было повторено в Киеве после чего Профсоюз Уличного искусства распался. Так что можно считать Пригова и связывающий нас фигурой. Одно из самых ярких воспоминаний нашей совместной жизни с Вором и Козленком – это то как я лежу на втором этаже сельского дома родителей Олега где-то под Новомосковском, мучаюсь зубной боли и по третьему разу читаю сборник стихов Дмитрия Александровича.
Никоим образом не отрицая эту почти физиологическую связь с Дмитрием Александровичем, хотелось бы поставить вопрос, насколько практика "Войны" соответствует приговским заветам, благо эти заветы были нам даны в публичном пространстве под запись и весь тогдашний состав "Войны" внимательно их выслушал
.
Тогда на публичной лекции в "Полит.Ру" (которому я, между прочим, честно отдал три года жизни о чем не капли не жалею), я спросил Дмитрия Александровича, что он думает о нашей деятельности, и куда она может привести. Честно говоря, я тогда (позже случались периоды сомнения) ни капли не сомневался, что нам суждено еще при жизни стать небожителями.
На тот момент у "Бомбил" и "Войны" были три достаточно шумные акции: "Автопробег несогласных" (трахались на машине в поддержку Марша Несогласных против «кровавого путинского режима»), «Мордовский час» (забрасывание кошками Макдональдса) и "Белая линия" (ритуальное отделение центра Москвы от остальной страны, метафора децентрализации).
У меня с Воротниковым тогда обозначились идеологические разногласия. Я считал, что мы уже достаточно овладели искусства "охуевания" (такими терминами мы оперировали в наших "треш-семинарах с участием стариков женщин и детей") и научились работать с медиа, но это всего лишь первый этап, нужно определить свою политическую и социальную позицию и взять на себя артикуляцию какой-то неявной, но крайне важной социальной функции. Мне казалось, что самой важной проблемой для России является централизация и нужно направлять туда все силы. К сожалению, Олега Воротникова это не очень волновало и захватывало. Наташа Сокол, которую я всегда считал самой умной и тонко чувствующей в их группе в наши дискуссии не встревала и вообще была больше озабочена теми научными исследованиями, которые вела на физфаке МГУ.
Я боялся, что если продолжать трахать мозги медиа в выбранном стиле, приведет лишь к тому, что мы станем медийными клоунами типа американских Jackass и требовал обсуждений под стенограмму и выработки стратегической позиции. Все свободное время мы воровали в мушниках обсуждали всякую культурку дурачились и охуевали, но меня не покидало ощущение, что мы бесцельно тратим драгоценное время.
26 апреля 2007 года в "Билингве" на лекции Полит.Ру я спросил у Дмитрия Александровича, что он думает по этому поводу в контексте акции бомбил "Автопробег несогласных" (до ебли за медвежонка Пригов к сожалению не дожил, про кошек, белую линию и перекрывание улиц лозунгом «мы не знаем чего хотим», скорее всего не знал):
Привожу кусок обсуждения:
Антон Николаев: Мне больше (чем строить из себя декоративного левака -А.Н) нравится концепция политически неопредившегося социально активного художника, который паразитирует на обществе, вгрызается в него и устраивает провокации. В принципе, это единственный кажущийся мне актуальным образ современного художника. Мне бы хотелось услышать Ваш комментарий по этому поводу. И еще вопрос: что сейчас может делать современный художник, исходя из того, что современное искусство единственная оставшаяся свободная область в государстве, которая может как-то функционировать? Это доказала наша акция, когда мы ехали по улице и трахались, и ни один мент нам ничего не сделал.
Борис Долгин (Полит.Ру): Неужели и это вы делали это в качестве художников?
Николаев: В качестве художников. Мы заявили это, и это показали по телевизору.
Дмитрий Александрович Пригов: Ваша акция замечательна тем, что, оказывается, современное общество легко апроприирует все ваши радикальные внедрения. Да, действительно рынок очень легко посредством разработанной стратегии валоризации любых поведенческих проектов, жестов и пр. легко все в себя вбирает. И в этом отношении радикально манифестируемые жесты в наше время уже не работают, поскольку они моментально становятся частью художественного истеблишмента, буквально в пределах поколения (это 7-10 лет, а сейчас практически 5 лет). Любые акции за последние пять лет подтверждают, что их авторы становятся вполне репрезентативными фигурами не только у нас, но и на международном арт-рынке. Проблема, что ждет искусство дальше – это несколько другая проблема. Я ее пытался не касаться, потому что, на мой взгляд, она связана не с социальными оппозиционными проектами, а, скорее, с вообще новоантропологическими проектами, предполагающими перекроить географию всей культуры не менее катастрофически, чем когда искусство из сакрального стало секулярным, т.е. когда сакральные объекты появились в музеях, и, скажем, икона стала оцениваться не по сакральности, а по композиции, цвету, колориту и пр. Это другой вопрос. Я не ставил себе целью такие футурологические экстраполяции. Я в докладе пытался показать положение поэзии в современном обществе и наряду с другими родами деятельности, например, с изобразительным искусством.
Теперь насчет типов взаимоотношения с обществом. Я говорил о нормальной, нехитрой способности художника выжить в пределах нынешнего социума, в его структуре, без всякой идентификации его по спектру левый-правый. Но, конечно, современное искусство вообще – это продукт левого интеллектуального дискурса, и в этом отношении в любом правом, особенно акцентированном правом обществе, оно в любом случае вываливается из основных государственных стратегий поощрения и развития искусства. Это невольно.
Долгин: И в любом левом обществе, наверное.
Пригов: Да, в любом обществе. Поэтому попытка художника выжить в этом обществе требует от него других стратегий: идти на поводу у власти, порождая в наше время в некотором роде шизофреническую ситуацию. Поскольку все элементы и структурообразующие, стратегические, жизненные параметры образованы западным искусством на основе левых учений и стратегий, приходя в соотношение и в попытке согласоваться с правым государством, это порождает серьезное шизофреническое раздвоение личности и авторского имиджа.
Пять лет почти прошли. «Война» заняла твердое место в истеблишменте. Причем даже не в русском а в мировом, что по логике Пригова не есть хорошо, и единственным оправданием для служителя заветов было, если война состоялась как новоантропологический проект. Пока этого в явном виде не состоялось, что несмотря на все заслуги пока не позволяет «Войну» назвать последовательными продолжателями Дмитрия Александровича, что впрочем никаким образом не отменяет моей самой искренней благодарности за то что они перевыполнили самые амбициозные планы в развитии новой социальной технологии, которую Михаил Гронас определил как «когнитивный терроризм» и которая была создана в 2007 году в подвале на улице Свободы.
Прошу не воспринимать мою заметку как наезд на «Войну», а всего лишь первую попытку осмысления прошлого, под которым «Хуй в плену у ФСБ» поставил жирнейшую черту. Также прошу принять мою заметку как предложение осмыслить когнитивный терроризм «Войны» как формирующуюся практику новой антропологии.
Ссылка на оригинал
Пригов был архиважной фигуры и для "Бомбил" и для "Войны". Мы как будто бы чувствовали сверхценность физического существования Дмитрия Александровича, почти фетишизировали его, как будто бы пытались оторвать и унести в норку какой-то его кусочек. Однако можно ли считать что "Война" идеологически продолжают дело Пригова?
Немного о фетишизме. Плакат бомбил "Мы не знаем чего хотим" был сделан из ткани, которой был покрыт гигантский экскаватор Пригова для выставки "Верю". В конце 2006 году было записано блиц-интервью про Супергероя и крик кикиморы (который пригов не издавал до этого несколько лет) который хранился в нашем архивном компьютере и был благополучно потерян Сашей Супергероем (есть надежда что эти аудиоматериалы сохранились в другом месте). Венец фетишизации Дмитриа Александровича нашим сообществом которое тогда называлось Профсоюзом Уличного Искусства несомненно являются сороковины Пригова в московском метро которое через несколько месяцев после было повторено в Киеве после чего Профсоюз Уличного искусства распался. Так что можно считать Пригова и связывающий нас фигурой. Одно из самых ярких воспоминаний нашей совместной жизни с Вором и Козленком – это то как я лежу на втором этаже сельского дома родителей Олега где-то под Новомосковском, мучаюсь зубной боли и по третьему разу читаю сборник стихов Дмитрия Александровича.
Никоим образом не отрицая эту почти физиологическую связь с Дмитрием Александровичем, хотелось бы поставить вопрос, насколько практика "Войны" соответствует приговским заветам, благо эти заветы были нам даны в публичном пространстве под запись и весь тогдашний состав "Войны" внимательно их выслушал
.
Тогда на публичной лекции в "Полит.Ру" (которому я, между прочим, честно отдал три года жизни о чем не капли не жалею), я спросил Дмитрия Александровича, что он думает о нашей деятельности, и куда она может привести. Честно говоря, я тогда (позже случались периоды сомнения) ни капли не сомневался, что нам суждено еще при жизни стать небожителями.
На тот момент у "Бомбил" и "Войны" были три достаточно шумные акции: "Автопробег несогласных" (трахались на машине в поддержку Марша Несогласных против «кровавого путинского режима»), «Мордовский час» (забрасывание кошками Макдональдса) и "Белая линия" (ритуальное отделение центра Москвы от остальной страны, метафора децентрализации).
У меня с Воротниковым тогда обозначились идеологические разногласия. Я считал, что мы уже достаточно овладели искусства "охуевания" (такими терминами мы оперировали в наших "треш-семинарах с участием стариков женщин и детей") и научились работать с медиа, но это всего лишь первый этап, нужно определить свою политическую и социальную позицию и взять на себя артикуляцию какой-то неявной, но крайне важной социальной функции. Мне казалось, что самой важной проблемой для России является централизация и нужно направлять туда все силы. К сожалению, Олега Воротникова это не очень волновало и захватывало. Наташа Сокол, которую я всегда считал самой умной и тонко чувствующей в их группе в наши дискуссии не встревала и вообще была больше озабочена теми научными исследованиями, которые вела на физфаке МГУ.
Я боялся, что если продолжать трахать мозги медиа в выбранном стиле, приведет лишь к тому, что мы станем медийными клоунами типа американских Jackass и требовал обсуждений под стенограмму и выработки стратегической позиции. Все свободное время мы воровали в мушниках обсуждали всякую культурку дурачились и охуевали, но меня не покидало ощущение, что мы бесцельно тратим драгоценное время.
26 апреля 2007 года в "Билингве" на лекции Полит.Ру я спросил у Дмитрия Александровича, что он думает по этому поводу в контексте акции бомбил "Автопробег несогласных" (до ебли за медвежонка Пригов к сожалению не дожил, про кошек, белую линию и перекрывание улиц лозунгом «мы не знаем чего хотим», скорее всего не знал):
Привожу кусок обсуждения:
Антон Николаев: Мне больше (чем строить из себя декоративного левака -А.Н) нравится концепция политически неопредившегося социально активного художника, который паразитирует на обществе, вгрызается в него и устраивает провокации. В принципе, это единственный кажущийся мне актуальным образ современного художника. Мне бы хотелось услышать Ваш комментарий по этому поводу. И еще вопрос: что сейчас может делать современный художник, исходя из того, что современное искусство единственная оставшаяся свободная область в государстве, которая может как-то функционировать? Это доказала наша акция, когда мы ехали по улице и трахались, и ни один мент нам ничего не сделал.
Борис Долгин (Полит.Ру): Неужели и это вы делали это в качестве художников?
Николаев: В качестве художников. Мы заявили это, и это показали по телевизору.
Дмитрий Александрович Пригов: Ваша акция замечательна тем, что, оказывается, современное общество легко апроприирует все ваши радикальные внедрения. Да, действительно рынок очень легко посредством разработанной стратегии валоризации любых поведенческих проектов, жестов и пр. легко все в себя вбирает. И в этом отношении радикально манифестируемые жесты в наше время уже не работают, поскольку они моментально становятся частью художественного истеблишмента, буквально в пределах поколения (это 7-10 лет, а сейчас практически 5 лет). Любые акции за последние пять лет подтверждают, что их авторы становятся вполне репрезентативными фигурами не только у нас, но и на международном арт-рынке. Проблема, что ждет искусство дальше – это несколько другая проблема. Я ее пытался не касаться, потому что, на мой взгляд, она связана не с социальными оппозиционными проектами, а, скорее, с вообще новоантропологическими проектами, предполагающими перекроить географию всей культуры не менее катастрофически, чем когда искусство из сакрального стало секулярным, т.е. когда сакральные объекты появились в музеях, и, скажем, икона стала оцениваться не по сакральности, а по композиции, цвету, колориту и пр. Это другой вопрос. Я не ставил себе целью такие футурологические экстраполяции. Я в докладе пытался показать положение поэзии в современном обществе и наряду с другими родами деятельности, например, с изобразительным искусством.
Теперь насчет типов взаимоотношения с обществом. Я говорил о нормальной, нехитрой способности художника выжить в пределах нынешнего социума, в его структуре, без всякой идентификации его по спектру левый-правый. Но, конечно, современное искусство вообще – это продукт левого интеллектуального дискурса, и в этом отношении в любом правом, особенно акцентированном правом обществе, оно в любом случае вываливается из основных государственных стратегий поощрения и развития искусства. Это невольно.
Долгин: И в любом левом обществе, наверное.
Пригов: Да, в любом обществе. Поэтому попытка художника выжить в этом обществе требует от него других стратегий: идти на поводу у власти, порождая в наше время в некотором роде шизофреническую ситуацию. Поскольку все элементы и структурообразующие, стратегические, жизненные параметры образованы западным искусством на основе левых учений и стратегий, приходя в соотношение и в попытке согласоваться с правым государством, это порождает серьезное шизофреническое раздвоение личности и авторского имиджа.
Пять лет почти прошли. «Война» заняла твердое место в истеблишменте. Причем даже не в русском а в мировом, что по логике Пригова не есть хорошо, и единственным оправданием для служителя заветов было, если война состоялась как новоантропологический проект. Пока этого в явном виде не состоялось, что несмотря на все заслуги пока не позволяет «Войну» назвать последовательными продолжателями Дмитрия Александровича, что впрочем никаким образом не отменяет моей самой искренней благодарности за то что они перевыполнили самые амбициозные планы в развитии новой социальной технологии, которую Михаил Гронас определил как «когнитивный терроризм» и которая была создана в 2007 году в подвале на улице Свободы.
Прошу не воспринимать мою заметку как наезд на «Войну», а всего лишь первую попытку осмысления прошлого, под которым «Хуй в плену у ФСБ» поставил жирнейшую черту. Также прошу принять мою заметку как предложение осмыслить когнитивный терроризм «Войны» как формирующуюся практику новой антропологии.
Ссылка на оригинал
Всего комментариев 0
