[Евгений]

"Собиратель жемчужин" Марина Фарамазян
----------------------------------------------

Армянская картинная галерея – гордость нашей столицы. Здесь хранится свыше 19 000 произведений армянского, русского и западноевропейского искусства.
Являясь богатейшим культурным фондом, (а галерея наша в Стране Советов считалась лучшей после музеев Москвы и Ленинграда), она органично вросла в ткани тела города и представить себе сегодня Ереван без белокаменного здания картинной галереи довольно сложно. И кажется, что так было всегда. Но как, позвольте спросить? Каким образом эта сокровищница могла появиться в нищем, голодном городе, где «не было ни музеев, ни частных художественных собраний, которые могли бы стать ядром будущего музея»? Известна роль личности в ходе событий. Этой личностью при создании Национальной галереи стал талантливейший искусствовед Рубен Григорьевич Дрампян.

«Для жителей сегодняшней Армении, для их подавляющего большинства существование картинной галереи – бесспорный исторический факт. Кажется, что этот музей, так же как и Матенадаран – хранилище средневековых армянских рукописей, был всегда. Однако для меня, как и для людей моего поколения, моих сотрудников и соратников, история картинной галереи была страницей нашей собственной биографии. Каждая выставленная в экспозиции работа не только ценное произведение искусства, но и хороший старый знакомый, историю которого теперь мы знаем только вдвоем».

Родился он в городе Александрополе Эриваньской губернии (бывший Ленинакан, ныне Гюмри) 29 июня по новому стилю 1891г.

Довольно состоятельный род Дрампянов происходил из местности Баязет,

Читать дальше... 

однако около трех веков назад они перебираются в Карс, где, как говорят, и поныне стоит их дом. Дед его был человеком строгим, проповедовавшим спартанский образ жизни, что не мешало ему в равной мере проявлять незаурядные предпринимательские способности и обзаводиться уже в Александрополе торговыми лавками и домами.

Предпринимательские способности деда из его четверых детей более всех унаследовал старший сын Григорий (отец будущего великого искусствоведа).

Младший сын, получивший образование в Петербурге, заниматься делами не любил, а любил играть на бирже и ездить в Париж. Словом, жить в свое удовольствие. Дочери же его вышли замуж и уехали одна в Тифлис, другая в Александрополь. Кстати говоря, именно последней в дальнейшем будет поручено опекунство над маленькими племянниками Константином и Рубеном - так рано осиротевшими детьми ее старшего брата Григория.

Потерявший мать в пятилетнем возрасте, Рубен Григорьевич старался воскресить ее образ в памяти: «Я помню двадцатипятилетнюю женщину, умирающую от туберкулеза. Когда она осознала, что жизнь ее подходит к концу, она захотела благословить детей. Ее комната была на втором этаже нашего дома. Я помню, где стояла ее кровать и как она перекрестила нас с братом. После чего нас увели и на другой день сказали, что мама уехала в Париж. Но позднее нас стали водить на кладбище к ее могиле. С этого времени я избегал заходить в эту комнату. Все остальное, связанное с ее смертью, я не помню. И лишь хорошо сохранилась в моей памяти надгробная стела над ее могилой, которую я навещал всегда в Александрополе по приезде. Позднее, когда я приезжал уже студентом, рядом с ней были еще две могилы – моего брата и отца».

Русские гувернантки (дети должны были выучить русский язык) долго не задерживались. Как правило, они переезжали или выходили замуж. Когда мальчики немножко подросли, их отправили в Тифлис учиться. В пансионе Остзейских баронесс девиц Тизенгаузен детей обучали начальной грамоте, готовя к поступлению в средние учебные заведения. «Пансион помещался в особняке у самого подножия Давидовой горы в верхнем конце улицы Чавчавадзе, спускавшейся к Головинскому проспекту (теперь проспект Руставели)». Отучившись год у немок, братья поступают в гимназию и их поселяют в сырой, совсем не подходящий для жилья дом немецкой семьи, оказавшийся в дальнейшем если не причиной, то, во всяком случае, роковым фактором страшной трагедии, случившейся с Константином. В двадцать один год он скончался от туберкулеза.

Смерть брата, как говорил Рубен, «единственного по-настоящему близкого мне человека» оказалась очень тяжелым испытанием. Самого же Рубена (за его здоровье тоже опасались) спасло то, что дядя переселил его в армянскую семью Газазянов, которые потом всегда вспоминались с очень большой любовью и теплотой. Гимназические годы знаменательны тем, что именно на этот период приходятся первые встречи Рубена Дрампяна с искусством. Интересно, что увлекся-то он в начале вовсе не живописью, а театром и музыкой, даже учился некоторое время играть на скрипке. Посещал концерты и театры, видел таких талантливых армянских актеров, как Сирануш, Абелян, Петросян, Адамян. Несмотря на большую разницу в возрасте, подружился с Зарифяном и даже исполнял какие-то второстепенные роли в спектаклях, ставившихся местным драматическим кружком. А первая встреча с изобразительным искусством произошла на страницах гимназического еженедельника «Речь», публиковавшего письма Александра Бенуа. Молодому человеку никогда не доводилось видеть работ художника и эти письма давали богатую почву для его воображения. В будущем известный музыковед Кушнарев, из сформировавшейся в гимназии восьмерки друзей, был самым близким Рубену: « В гимназии у нас отмечались не только отметки, но и кто первый, второй, третий и т.д. Я был всегда в первой десятке. Первым же учеником с первого класса и до окончания гимназии был Христофор Кушнарев. О нем я написал в сборнике, посвященном ему. Скажу только, что из этой нашей восьмерки к концу жизни только мы двое сохранили дружбу. Остальных жизнь разбросала в разные стороны – кто эмигрировал, кто погиб в Гражданскую войну, кто и позже...». Родные провожали восемнадцатилетнего юношу в Петербург. Должно быть, как в самом его поступлении в университет, так и в верности его выбора (он решил поступать на юридический факультет) никто из них не сомневался: Рубен окончил тифлисскую гимназию с серебряной медалью и зачитывался речами известных адвокатов. Он успешно выдержал все экзамены. Обустроился на съемной квартире в Петербурге очень уютно. Деньги, которые он получал регулярно от родных, часто тратились на приобретение первых книг и картин. За роскошно изданный альбом Бенуа, письма которого он читал еще в гимназической библиотеке, пришлось заплатить непомерно дорого - сумму эту переслала ему тетка, денег таких у студента, естественно, быть не могло. И все-таки зерно сомнения по поводу содержания столь дорогостоящей книги запало в тетушкину душу. «Что это за книга такая?» - не преминула она полюбопытствовать, когда навещала племянника. К счастью, опасения ее оказались напрасными.

На 1910 год приходится болезнь брата Константина. Рубен вынужден прервать свои университетские занятия и отправиться с братом в Швейцарию, где Константин умирает у него на руках. За здоровье Рубена также опасались, и поскольку петербургский климат был ему определенно вреден, тетушка настояла на его переезде в Москву. Позднее, ввиду слабости легких, несколько месяцев в году он проводил на юге Франции и в Швейцарии. Несмотря на всю свою безграничную любовь к Петербургу, в Москву он все-таки переезжает, притом основательно: покупает квартиру на Чистых Прудах (квартира эта с любовью обставляется, а на стенах появляются картины Сарьяна и «мирискуссников») и весной 16 года сдает выпускной экзамен в Московском университете. В разгаре Первая мировая. От службы на флоте на всю жизнь сохранились особенности морской лексики («Вставать – койки вязать!») и воспоминания о Японии. «С 16 года отбывал воинскую повинность на флоте. Поступил на курсы гардемаринов флота в Петрограде, которые окончил в конце 17 года. С упразднением чинов царской армии не был произведен в мичманы и был демобилизован в 18 году. В 19 году был снова мобилизован во флот, где оставался до 22 года, работая на различных командных должностях». За этими несколькими автобиографическими строками стоит октябрьский переворот, который чуть было не отразился плачевно на его судьбе. Спасло его от жестокой расправы большевиков то, что его не успели произвести в офицеры царской армии. Его освободили из-под ареста. В военно-морской форме Дрампяна запечатлел Натан Альтман. Художнику приходилось прерывать работу над этим портретом и отправляться на съезд Советов, рисовать вождя. Альтмановские портреты Ленина 20-х годов – одни из самых известных. Надо сказать, что портреты Дрампяна, написанные известными художниками, - интересная тема для отдельной статьи. Особое значение приобретает тот факт, что с Александром Бенуа, с творчества которого еще в гимназические годы началось увлечение изобразительным искусством, в дальнейшем их свяжут дружеские отношения. Портрет кисти Бенуа-младшего Дрампяны подарили музею семьи Бенуа в Петергофе и получили в ответ восторженное благодарственное письмо.

В 41г., накануне войны А.Остроумова-Лебедева писала портрет Дрампяна. Попросила прийти в следующий раз в том же костюме, на что он ей ничего не ответил. В кругу же семьи смеялся: «Другого костюма у меня и нет». Портрета этого Остроумова-Лебедева не дописала, и в блокаду им заставляли окно. Портрет уцелел и сейчас хранится в Русском музее.

Продав московскую квартиру, Дрампян возвращается в Петроград и в 23 году поступает на работу в Русский музей, где заведует отделом запасных коллекций, и в этом же году женится на Шушаник. В 29 году у них рождается сын Константин и спустя десять лет дочь Ирина. Работа в Русском музее была недолгой. Осенью 24 года по настоянию своих друзей - М. Сарьяна и А. Таманяна он переезжает в Ереван. «Летом 1924 года Таманян, будучи в Ленинграде, зашел в Русский музей и, прощаясь, стал звать меня работать в Армению. Я уже и сам подумывал об этом, уговаривали переехать в Армению друзья и родственники, настоятельно советовал М. Сарьян. Они заразили меня своим энтузиазмом, и в 1924 г. я перебрался в Ереван. В конце 1924г. я был назначен заведующим художественного отдела, а затем и директором Музея изобразительных искусств Армении». Р.Г. создавал Картинную Галерею Армении практически с нуля. Искусствовед Г. Игитян пишет: «Нередко возвеличивая ту или иную фигуру, мы оставляем в тени того, кто действительно заслуживает внимания. Практически до переезда Рубена Григорьевича в Армению музея как такового не было. Да, первая выставка из двадцати работ состоялась в августе 1921г. правительством молодой республики было принято решение об основании в Ереване Государственного музея Армении с четырьмя отделами: историко-археологическим, историко-революционным, этнографическим и художественным, но идея материализовалась человеком, обладающим широтой культуры, эрудицией, вкусом, точным чутьем собирателя и огромной любовью к искусству...» Искусствовед и коллекционер от Бога, он принялся за планомерное составление коллекции музея. Большая часть произведений русского и западноевропейского искусства отбиралась им из национализированных частных коллекций, а также из новых приобретений Эрмитажа, где были как пишет Рубен Дрампян, - «работы, представляющие исключительную художественную ценность. Например, картина одного из крупнейших итальянских живописцев Якопо Тинторетто «Аполлон и Марсий», работа великого фламандского художника П.П. Рубенса «Шествие Силена», картина выдающегося французского художника XVIII века Фрагонара «Ринальдо и Армида»».

Легко ничего не давалось. Так, попавшая в Эрмитаж из какого-то поместья работа Фрагонара, оказалась в Ереване по неосмотрительности сотрудников Эрмитажа. Этому помог, а скорее, не помешал произойти известный художник и знаток живописи

С.П. Яремич. «Они сами не знают, что отдают вам», - шепнул он.

«Снятие с креста» Ван Дейка попало из армянской церкви в Астрахани, которой она была подарена в XVIII веке армянским архиепископом Иосифом Аргутинским. Об этой работе Р.Г. узнал от художника и выдающегося историка искусства И.Э. Грабаря: «По ходатайству правительства Армении из Москвы было получено разрешение на передачу ее ереванскому музею. Однако время еще было тяжелое, послать за картиной специального сотрудника музея или рестовратора мы тогда не могли. На помощь нам пришел Дом культуры Армении в Москве: одного из московских студентов-армян, едущего на каникулы домой, снабдили деньгами, поручили заехать в Астрахань и забрать картину. Спустя некоторое время ко мне в кабинет заходит молодой человек с рулоном в руках, он разворачивает рулон – и на полу передо мной прекрасная картина великого фламандского мастера».

Шедевр Г. Курбе «Голова девушки» был приобретен у скульптора Ерванда Кочара, который купил его в годы учебы в Париже.

Интересен случай с малявинской «Бабой». На сей раз ленинградские музейные работники проявили большую осмотрительность и отдавать шедевр не захотели. Узнав, что музей оформил акт передачи, даже грозились жаловаться в Москву в комитет по делам искусств. Не дождавшись следующего дня, Р.Г. решил унести картину. Дул сильный ветер и он, едва добравшись до Сенатской площади, взял извозчика и отправился на квартиру своего друга Кушнарева. К счастью, комитет по делам искусств вывозу картины не воспрепятствовал.

Одна из жемчужин Армянской Картинной Галереи - портрет М.Н. Акимовой работы В.А. Серова. Р.Г. вспоминал: «Сам Серов, по свидетельству И.Э. Грабаря, назвал этот портрет в числе пятнадцати лучших своих произведений. М.Н. Акимова происходила из московской армянской семьи, ее отчим был директором Лазаревского института в Москве. В беседе со мной И.Э. Грабарь вспоминал, что в период, когда писался этот портрет (т.е. в 1908 году), они вместе с Серовым несколько раз бывали у Акимовой и проводили у нее «чудесные вечера». В 1907 году, когда вышла его монография о Серове, Грабарь (тогда директор Третьяковской галереи) подарил экземпляр своей книги Акимовой с надписью: «Дорогая Марья Николаевна, прошу посмотреть страницы 204-212 (там идет речь о портрете) и вспомнить, что есть такое прекрасное место, как Третьяковская галерея». В конце 20-х годов мы обратились к Марии Николаевне с предложением продать портрет музею Армении. Время было тяжелое, Акимова жила тогда вдвоем с матерью, нуждалась в средствах и могла согласиться на предложение музея. Но продать портрет отказалась: она подарила его музею. Это был один из самых щедрых подарков, полученных Картинной Галереей Армении».

Классик армянской живописи Акоп Овнатанян – фактически великое открытие Р.Г. Увлекательным и сложным одновременно был процесс поиска работ портретиста, жившего в первой половине XIX века. Работавший с фотографической точностью, он пользовался большим успехом у богатых армян Тифлиса. Из известных 70 работ мастера 34 хранятся в Картинной Галерее.

Широкий круг друзей и знакомых тоже был задействован в музейных поисках. Из письма М. Сарьяна: «Здесь у армянского богача Гюльбенкяна имеется великолепная коллекция хороших мастеров, я еще не добрался до нее, но хочу каким-нибудь путем добраться, может быть удастся для нашего музея выудить что-нибудь. Тогда наш музей после Москвы и Ленинграда станет лучшим в СССР» (24. I .1927, Париж). «Могу Вас порадовать случайным приобретением для нашего музея небольшой масляной картины Вардгеса Суреньянца» ( 9. II .1941, Москва).

Наряду с непрерывным поиском художественных произведений прошлых веков, Р.Г. внимательно следил за творчеством своих современников. В 36 году устроил выставку талантливого графика Эдгара Шаина, жившего в Париже и подарившего музею 170 офортов.

Понравившиеся работы приобретались Дрампяном непосредственно с выставок. Так в нашей галерее оказалась «Дача» Шагала.

Знакомство с А. Бажбеуком-Меликяном - художником, о котором Р.Г. писал: «Его жизнеутверждающий талант продолжает жить в его полотнах, в живой, неумирающей красоте сотворенных им женских образов, в сердцах всех тех, кто хоть однажды увидел творения этого замечательного мастера», - началось довольно странно, хотя и переросло в дальнейшем в дружбу. Передать свои работы на встрече с армянскими художниками он почему-то не смог и попросил за ними зайти. Р.Г. пошел к нему домой и, к своему возмущению, никого там не застал. Будучи в жизни сдержанным и мягким человеком, на сей раз он вспылил и окрестил все это «безобразием».

Интересы музея Р.Г. всегда ревностно отстаивал. По случаю празднования 175-летнего юбилея Эрмитажа его директор Иосиф Орбели хотел получить в дар от Армении совершенно уникальные вещи – резную Мушскую дверь и огромный рельефный котел из Агарцина. Для подтверждения акта передачи этих вещей ЦК КП требовались подписи директоров исторического музея и Картинной Галереи. «Моя рука не поднимется это подписать. Это уникальные вещи!» Но Р.Г. возразили: «Знаете ли Вы, что Григорий Артемьевич (Арутюнов, первый секретарь ЦК КП Армении) уже обещал эти вещи Иосифу Абгаровичу?» - «Моя рука не поднимется подписать это. Я это не подпишу.»

Р.Г. случайно встретил Орбели в Эрмитаже, который подошел к нему и с радостным предвкушением спросил: «Ну как, Рубен Григорьевич, дверь и котел наши?» - « Нет, Иосиф Абгарович, наши!» - ответил Дрампян, про себя же подумал: «Знал бы ты, что моей рукой...» Орбели явно не знал. «Эх!» - вздохнул он и махнул рукой. Человеком он был очень импульсивным, но к Р.Г. до конца дней относился очень хорошо. Делегация Армении преподнесла Эрмитажу капитель гарнийского храма ( I в. н.э.), две деревянные резные капители IX века из Севанского монастыря и рукопись XIV века, украшенную выдающимся миниатюристом Саркисом Пицаком.

Р.Г. занимался плодотворной искусствоведческой деятельностью. Его перу принадлежит множество журнальных и газетных статей по истории искусства, а также ряд монографий об армянских художниках.

Тихий и скромный по природе человек, он проявил большое гражданское мужество, пригласив в 36 году на работу в Армению признанного искусствоведа Лидию Александровну Дурново, которой было запрещено жить и работать в Москве и Ленинграде, и создав ей все необходимые условия для плодотворной работы. «В музее можно познакомиться с памятниками, которые разбросаны по всей Армении и находятся подчас в труднодоступных горных местах, составить себе ясное представление о средневековой армянской стенописи и книжной миниатюре, не листая древние манускрипты (что дозволительно далеко не каждому). Это стало осуществимо благодаря ценнейшей коллекции копий, созданных выдающимся исследователем древнерусского, а затем и средневекового армянского искусства – Лидии Александровны Дурново», - писал Р.Г.

Страшные годы репрессий по счастливой случайности обошли Р.Г. Спустя много лет адвокат Григор Чубар (отец скульптора Чубара), вернувшийся из заключения, скажет ему: «Вы думаете, Вас не было в списках?» Более того, окажется, что своим везением он во многом обязан Арутюнову, которому эти самые списки были представлены на подпись. Первым в них стояло имя Сарьяна, в этом же списке был и Дрампян. Вычеркнув имя Сарьяна, Арутюнов сказал: «Таких людей сажать нельзя». Имя Дрампяна он тоже вычеркнул.

Так, избежавший тоталитарной машины в 30-е годы, он столкнулся с взросшей на пропаханной ею почве несправедливостью в 51 году.

Как об этом пишет Генрих Игитян: «Невежественные интриганы, неучи и завистники – постоянные спутники любой созидательной личности, - регулярно «украшали» его и без того нелегкую жизнь. Как правило, «оппоненты» видят лишь ту часть айсберга, которая находится над поверхностью воды, и завидуют именно ей. Страшно не столько то, что невежественные карьеристы делали существование Рубена Григорьевича невыносимым, а то, что никто не защитил, никого не оказалось рядом, - то ли от эгоистической трусости, то ли от сволочного безразличия. В 1951 году его освободили от должности директора (его место занял циничный, бездарный карьерист), понизив его до должности заведующего отделом, а в 1954 году он навсегда покинул стены родного детища».

С 54 года он работает в секторе искусств академии наук Армянской ССР и одновременно активизирует свою преподавательскую деятельность. Читает лекции по истории искусств в разных вузах Еревана. Как вспоминает его студент, художник Николай Котанджян, «лекции читал он спокойно, очень интересно. Он был современником многих людей, которые вошли в историю русского искусства. Когда замечал, что внимание студентов рассеивалось, старался оживить их интерес историями из жизни художников. Так запомнился рассказ о похоронах В. Серова». Однажды, решив проверить своего учителя, студент Н. Котанджян воспользовался его недолгим отсутствием и поменял местами подлинник и удачно выполненную копию ( урок проводился в кабинете директора Картинной Галереи). «Немедленно поставь работу на место!» - возмутился Р.Г., мгновенно заметив подвох. Преподавателем он был очень снисходительным. Двоек не ставил никогда. Был даже случай, когда одна из студенток, не ответив ни на один вопрос, стала выпрашивать отличную отметку. Р.Г. поставил ей пятерку, но запомнил «отличницу» на всю жизнь.

Как-то сосед Р.Г., известный художник Габриэл Михайлович Гюрджян предложил: «Дорогой Рубен Григорьевич, давайте жить до ста лет». Пожелание своего друга Р.Г. исполнил и, наверное, во многом благодаря тому, что в последние годы жизнь вел спокойную и размеренную. Делал утреннюю гимнастику, на завтрак любил пить крепкий чай (некрепкий чай он называл «кронштадским», то есть, настолько светло, что Кронштадт виден из Петербурга). До обеда работал над монографией об Акопе Овнатаняне и писал воспоминания. По вечерам читал или же один гулял по городу. Ходил в кино.

Вспоминает дочь Дрампяна, Ирина Рубеновна: « Однажды он сильно запаздывал. Вышел погулять и задержался часа на четыре. Мы уже не знали, что нам делать. Оказалось, что он был на двухсерийном фильме в кинотеатре клуба МВД.»

До конца своих дней был молод душой и не ощущал своего возраста. Уступал места женщинам в транспорте. Как-то выпрыгнул на ходу из троллейбуса, перепутав номер, ушибся, долго просил дочь маме не рассказывать. Прогулки по городу он любил всегда. Еще с маленькой Ириной они устраивались поудобнее у трамвайного окна и отправлялись смотреть, как отстраивается Ереван.

Он занимался любимым делом и стоял выше чинившихся против него козней и интриг. Он с легкостью забывал обиды и никогда не держал ни на кого зла. Самым же мудрым поступком своей жизни всегда называл переезд в Армению.

Скончался Р. Дрампян 10 марта 1991 года в Ереване. Похоронен в новом Пантеоне.



В статье использованы материалы:

Р.Г. Дрампян «У истоков музея» («Наука и жизнь», 1977г.)

Отрывки из неопубликованных воспоминаний Р.Г. Дрампяна

Г. Игитян «Создатель Национальной Галереи Армении»